Дороти Иден - Цена счастья
Боже, страшный час пробил? В ее камере появится некто, ранее испугавший Луизу, и обреченная девушка потеряла туфельку, за которой так и не вернулась, возможно, потому, что ей ничего уже в этой жизни не было нужно…
Но дверь не открыли. Снова послышался звук крадущихся шагов, затем наступила тишина.
Может быть, дверь все же открыта, но она в смятении не заметила? Эмма громко спросила:
— Есть тут кто-нибудь?
Она вглядывалась в кромешную тьму, пока у нее не заболели глаза. Тишина, казалось, воцарилась в ее каморке навсегда.
В сознании Эммы постепенно укоренялась Мысль: кто-то отпер дверь — и она больше не пленница… Если, конечно, не подстроена новая ловушка.
Пусть это будет очередная западня — все-таки лучше, чем томительное ожидание развязки, от которого она рано или поздно сойдет с ума. Эмма, спотыкаясь, пробралась к выходу и повернула ручку. Дверь бесшумно открылась. Она увидела перед собой смутные очертания узкой деревянной лестницы, которая вела в комнату, похожую на хлев. Лунный свет, проникавший сквозь проем, в котором не было дверей, освещал что-то, напоминавшее старый экипаж. Значит, ее заперли в каморке, расположенной над старой конюшней Кортландса! И она не грезила наяву, когда слышала голоса Мегги и Дины! Оказывается, все это время она томилась совсем близко от дома.
Но как объяснить взвившиеся в небо гигантские языки пламени? Богатое воображение Эммы рисовало одну картину чудовищней другой.
А вдруг кто-то из обитателей Кортландса был ее похитителем и даже убийцей как в воду канувшей Луизы? Может быть, этот преступник затаился сейчас в темноте, собираясь прикончить Эмму, когда она начнет спускаться по шатким ступеням лестницы.
Неизвестный, который тайком отпер дверь, расставил ей смертельные сети.
Эмма медленно, с огромным напряжением спускалась вниз; измученная женщина находилась в полуобморочном состоянии: у нее болела и кружилась голова, подгибались от слабости ноги, почти не действовала раненая рука.
Каким же надо быть зверем, чтобы, спрятавшись в тени старого экипажа, подстерегать обессиленную жертву…
Наконец Эмма сошла с последней ступеньки и замерла. Ничто не шелохнулось в полной враждебности темноте. Дверной проем, через который проникал голубой луч, манил на свет божий.
Неужели она свободна? Так что же, она оказалась жертвой чьей-то бесчеловечной шутки? А как же тогда туфелька Луизы, валявшаяся под диваном, что означает эта зловещая улика?
К дому вела тропинка, вившаяся меж кустов. Эмма не решилась идти через двор, ибо возле угасающего костра толпились незнакомые люди. Так вот в чем дело: загадочное сияние, озарившее сумрачную каморку над конюшней, было всего лишь отблеском костра, который, видимо, разожгли забавы ради.
На фоне мирного обыденного течения жизни кошмар минувшей ночи представлялся каким-то театром абсурда. Эмма, боясь, что незнакомые люди увидят ее в таком плачевном состоянии, хотела незаметно проникнуть в дом, скорее найти Барнаби и рассказать ему о важной улике, которая могла послужить ключом к тайне исчезновения бедной Луизы. Когда же она примет теплую ванну, выпьет горячего чаю — тогда поверит, что избавилась от ночного кошмара, который мог стоить ей жизни…
Поверит ли Барнаби, когда она расскажет ему о своих немыслимых приключениях? Но у нее есть убедительные доказательства: глубокий порез на руке, внушительный синяк на виске и следы веревки на запястьях. Барнаби просто будет вынужден поверить жене, и тогда он приложит все усилия, чтобы расследовать преступление неизвестного пока маньяка.
Эмма уже видела крупные заголовки на первых полосах газет: «Дело об исчезновении женщин». В основном хорошеньких, или, как говорят в Кортландсе, красоток. Жозефина, Сильвия, Луиза, Эмма… Но ей чудом удалось спастись.
А еще неопознанные останки юной незнакомки, отрытые в поле…
Дорога от конюшни до дома показалась Эмме бесконечно длинной и тяжелой. Она увидела у главного входа в особняк Кортов несколько машин, но людей рядом с ними не было. Ей удалось незаметно проскользнуть по гравиевой дорожке и, словно призрак, явившийся из небытия, возникнуть в холле.
Не сделав ни шагу, Эмма замерла, не веря своим глазам. На полу стояла клетка для птиц, в которой красовался изумрудно-зеленый попугай с красным клювом, висевший вниз головой.
Эмма протерла глаза, опасаясь, что у нее начались галлюцинации. Но птица оказалась живой и весьма общительной: стоило Эмме просунуть в клетку палец, как попугай, изогнувшись, попытался дотянуться до него клювом. В воздухе был разлит тонкий запах дорогих французских духов, на спинке стула накинута меховая шубка. Из гостиной донеслось легкое позвякивание — видимо, браслетов? — затем послышалось кокетливое сопрано:
— Дорогой, у меня и в мыслях не было преподносить тебе сюрприз, заявляясь в дом среди ночи. Такие забавы не в моем вкусе. Но ты не ответил на телефонный звонок, и я разволновалась. А когда я приехала в Кортландс, то увидела, что здесь бродит целая орава полицейских. Что происходит?
— Слава богу! По крайней мере, хоть ты объявилась! — В голосе Барнаби звучало не только облегчение, но и искренняя радость; Эмма насторожилась.
— Дорогой, не могу тебе передать, как мне жаль, что я не сумела забрать детей на каникулы. Но мы заблудились в верховьях Амазонки и бродили по зарослям несколько месяцев. Я не могла даже послать телеграмму. Гарри убеждал, чтобы я не тревожилась, но в дебрях Южной Америки было так неуютно, что я не могла думать ни о чем, кроме назойливых москитов, ядовитых змей и прочей мерзости. Барнаби, ты меня совсем не слушаешь. Ты не рад меня видеть? Что здесь, черт возьми, случилось?
— Эмма пропала.
— Прости, но я не знаю, кто такая Эмма. Если она молода и привлекательна, тебе следовало бы поискать ее в той убогой дыре, куда заманил меня один из твоих братьев. Бр-р-р. Такое любовное гнездышко не по мне. Кажется, там когда-то застукали твою мать: она предавалась любви с грумом. Какая неразборчивость!
— Мать?! — изумился Руперт и залился смехом. — Узнаю Жозефину: она не упустит возможности возвести напраслину на добродетельную женщину.
— Где это место? — вскинулся Барнаби.
Эмма медленно вошла в комнату. По вытянувшимся лицам мужчин она поняла, что отвратительно выглядит — так же, как и чувствует себя.
— В этой конуре точно жил грум, — заметила Эмма, словно давно принимала участие в разговоре. — Он спал на диване и любовался красной скатертью с кисточками. Только одна вещица оказалась лишней. Женская туфелька. Боюсь, она принадлежала не твоей матери.
