Никола Корник - Полночная любовница
Фарн опустил взгляд на рукописные строчки, хотя знал письмо уже почти наизусть.
«Мы не можем удовлетворить вашу просьбу. Много лет назад было достигнуто соглашение, что никто ни о чем не узнает… Подумайте о ребенке… Ради девочки сдержите свое обещание…»
Временами Гаррику казалось, что последние двенадцать лет он только и делал, что заботился о благе ребенка. Только из-за нее он и хранил молчание. Он украл у дочери Стивена Феннера отца еще до ее рождения и принял на себя эту отцовскую ответственность – защищать ее и заботиться о ее безопасности. Его собственные детские годы были так пропитаны страданием, что Гаррик поклялся: так ужасно начавшееся детство девочки будет гораздо счастливее. И ему это удалось. Дочь Стивена и Китти жила в любящей семье своей тети. Счастливая и здоровая девочка. У нее спокойная, налаженная жизнь. И Гаррик никогда не рискнет поставить под удар ее счастье.
Скотты, родные Китти, с самого начала категорически настаивали: никто не должен узнать, что Китти родила дочь от Стивена. Ее репутация уже и так запятнана. Сохранить в тайне ее любовную связь было уже невозможно. Лорд Скотт ненавидел Стивена за то, что тот соблазнил его дочь. Из-за Китти и ее дочери Скотты не хотели иметь с Феннерами ничего общего. Они запретили Гаррику кому бы то ни было о ней рассказывать, и он, не меньше их подавленный случившимся, дал слово чести.
В тот момент его ослепило горе. Да, конечно, у него был выбор. Он есть у всех. И, будь на его месте кто-то другой, он мог бы пожертвовать давним обещанием во имя будущего с Меррин. Но Гаррик не мог. Когда погиб Стивен, он поклялся сделать все, что в его силах, чтобы защищать слабых и невинных, тем самым искупить свою вину. Он не мог изменить своей клятве только потому, что для него стало важнее что-то другое.
Значит, ему придется пожертвовать своим счастьем с Меррин. Им обоим придется заплатить за совершенный им грех. Гаррик потянулся было за бренди, но, возненавидев себя за слабость, оттолкнул бутылку. Это не выход, и не важно, как сильно ему хочется испытать хоть временное облегчение.
Меррин. Ему даже думать о ней было так больно, что перехватывало дыхание. Гаррик доверял ей и не хотел обманывать. Он хотел рассказать ей правду, но не мог. Он в ловушке.
Но тем не менее он собирается на ней жениться. Он слишком сильно нуждается в ней. Гаррик понимал, что это эгоистично, но ему хотелось получить что-то и для себя. А Меррин он желал, как никого другого в своей жизни. Он хотел, чтобы его темную душу осветили ее жизнелюбие и честность, ее мужество и цельность. Да, существовала опасность, что между ними всегда будет стоять его тайна и в конце концов это сломит даже храбрую Меррин. И разобьет ему сердце.
Наверное, он должен ее отпустить. Забыть о себе, не привязывать ее к своей жизни, скованной печалью и горем, подумал Гаррик. Но если он разорвет помолвку, репутация Меррин будет разрушена целиком и полностью. Навсегда. Значит, что бы он ни сделал, он так или иначе причинит ей боль.
Потянуло сквозняком, пламя свечи заметалось, а за ним и тени на стенах. Высокие часы с маятником пробили без четверти двенадцать. Гаррик повернулся и сунул письмо в ящик стола. Он увидел, что у двери что-то чернеет. Кто-то стоял у порога.
Меррин.
Как давно она там стоит? По его позвоночнику прокатилось беспокойство. Возможно, она заметила письмо.
– Тебя здесь не должно быть. – Он встал на ноги.
Закутанная в призрачно-черный плащ Меррин пошла ему навстречу.
– Как ты вошла?
– Как всегда входила. – Девушка окинула капюшон, и ее волосы вспыхнули золотом. Гаррик испытал непреодолимое желание ее коснуться и прижал руки к бокам. В глубине души у него что-то затрепетало. Он сопротивлялся этому чувству. Бессмысленно ощущать, как он в ней нуждается, если он не может быть с ней до конца честным.
– Ты уже начал раздеваться, – сказала она, поглядев на расстегнутую сверху рубашку и брошенный на стул сюртук. – Это кстати.
– Ты должна уйти, – приказал Гаррик довольно грубо.
Меррин посмотрела ему в лицо своими ясными синими глазами. В них было столько искренности и чистоты, что Гаррик почувствовал себя измученным жизнью стариком.
– Я хотела с тобой поговорить, – объяснила Меррин, – но мне никто бы не позволил увидеться с тобой наедине. Мне пришлось купить свежий выпуск La Belle Assemblee [10] , чтобы отвлечь Тэсс, и, пока она его разглядывала, я тихонько ретировалась.
– Мы не должны оставаться наедине, это неприлично, – произнес Гаррик. Ему самому эти слова показались ужасно напыщенными.
Меррин засмеялась.
– Поздно, конюшня уже нараспашку, а лошади на свободе [11] , – сослалась она на поговорку и расстегнула застежку плаща. Он немного соскользнул с плеч, открывая кожу.
Гаррик во все глаза уставился на нее.
– Я пришла спросить тебя о дуэли, – пояснила Меррин. – Я полагаю, что ты и сам понимаешь, что я не могу выйти за тебя, не узнав правды.
Да, Гаррик уже это понял. Меррин была слишком честна, чтобы смириться с обманом. Он чуть не задохнулся, осознав всю сложность ситуации. Меррин не выйдет за него замуж, если не узнает правду. Он должен на ней жениться, но рассказать правду не может.
– Я знаю, – произнесла она, когда Гаррик не ответил. – Я знаю, что ты откажешься рассказывать, если я спрошу. Ты всегда так поступаешь, и мне интересно почему. – Ее глаза ярко блестели. – Сначала я думала, что ты молчишь, потому что виноват, но слишком высокомерен, чтобы в этом признаться. Но сейчас… – Она снова взглянула на него. – Сейчас я засомневалась.
Гаррик внутренне напрягся.
– Меррин, – попросил он, – пожалуйста, не надо.
Она пожала плечами:
– Я так и думала, что ты откажешься. Я много раз тебя спрашивала, и мне это надоело. Я решила, что смогу соблазнить тебя, чтобы выяснить правду.
Плащ сполз еще немножко, Меррин теперь придерживала завязки прямо над грудью. Ее плечи были полностью обнаженными. У Гаррика пересохло во рту. На ней вообще есть хоть что-то, кроме плаща? – подумал он.
– Ты выпила? – требовательным тоном спросил он, прилагая все силы, чтобы не двинуться с места, не заключить ее в объятия.
Меррин перевела взгляд на его бутылку.
– Нет. Но вижу, что ты пил.
– Недостаточно.
– Это хорошо. – Она улыбнулась ему улыбкой, какую он совершенно не ожидал увидеть. В ней было столько греховного понимания, что Гаррику казалось, улыбается и не Меррин вовсе. И все же этой распутницей была именно Меррин, та самая, что лежала на бархатной кровати борделя. Их безумные сексуальные приключения пробудили в ней чувственность. Они оба пробудили друг в друге жажду, которой не могли насытиться.
Меррин еще ниже спустила свой черный плащ, открывая верхнюю часть груди. Тело Гаррика словно свело судорогой, оно уже не подчинялось голосу разума.
