Людмила Зарецкая - Мой любимый сфинкс
Из-за реки неспешно подкрадывалась огромная черная туча. Не спеша готовясь к встрече с противником, она, как и положено грамотному военачальнику, вначале послала на разведку легкие, обманчиво кучерявые облака, которые, по замечанию все знающего Костромина, были стопроцентными предвестниками грозы. А затем нанесла визит и сама, неспешно обкладывая небо мутным покрывалом.
Часам к трем уже все небо над базой было затянуто черной пеленой, сквозь которую уже даже и не пытался проглядывать робкий глаз отчаявшегося солнца. Ветер гнал песок по зеленым, как будто поникшим лужайкам. Трава стелилась в немом поклоне перед надвигающейся стихией. Тревожное ожидание царило в природе, и, вторя ему, тревожно бродили по базе гости, с легким трепетом ожидающие назначенное время обеда.
Злата, сидя в беседке, мучительно вспоминала «Песню о Буревестнике». Ей казалось, что к данному моменту она подходит больше всего, но, кроме прячущего в утесы жирное тело глупого пингвина да гордого буревестника, реющего смело и свободно над седым от пены морем, вспомнить ничего не могла.
Река не была седой от пены, а моря не было вовсе. Но унылый Парменов, озабоченный чем-то Муромцев, вечно суетливый Володя, мрачный Чухлебов, бледный Щапин и Костромин с обвисшими усами, все разом и каждый по отдельности, чем-то неуловимо напоминали именно глупого пингвина, так образно описанного Горьким.
Гордого буревестника Александра Аржанова нигде не было видно. Полковник Зимний тоже отсутствовал, и было от их тихого сговора Злате почему-то спокойно и радостно. Ее мужчина делал свое мужское дело. Можно сказать, добывал мамонта. А она ждала его в тихой, похожей на пещеру беседке и знала, что он обязательно вернется с добычей.
К четырем часам она была полностью готова. Даже переоделась к обеду, как положено в великосветском обществе. И духами новыми побрызгалась. Духи пахли тонко и ненавязчиво, напоминая о прошедшей ночи. Злата даже не знала, чего ей хочется больше, вспоминать эту ночь, уже оставшуюся в прошлом, или грезить о ночи предстоящей. Впрочем, одно она знала твердо – прежде всего ей хочется узнать обещанную Аржановым разгадку.
В четыре часа она вошла в столовую, и будто по команде за окном рухнула стена дождя. В столовой было темно. Почти как ночью. За окном все терялось в водной пелене. Не видно было ни реки, ни раскачивающихся берез. Лишь ветер со страшной силой бил в окна, наотмашь лупя по стеклу мощными дождевыми струями.
– Дзинь, – звенели стекла, жалуясь на то, что им больно.
Вошла молчаливая и по-прежнему бледная Ирина. Молча щелкнула выключателем. Зал утонул в ярком свете, сразу отрезав темноту и дождь за окном. Из коридора потянуло прохладой, пришедшей на смену предгрозовой духоте. Злата с силой вдохнула влажный прохладный воздух и с трудом удержала себя от того, чтобы не сбежать с крыльца и, выскочив на лужайку, поднять голову навстречу водяным потокам. Желание было глупым и детским, но таким сильным, что она даже впилась ногтями в ладошки, чтобы удержать себя в залитой светом комнате.
Дождь за окном был освобождением. От духоты. От тягостной тайны. От страха за свою жизнь. От всего липкого и грязного, что было связано с убийством.
«Сейчас, – отстраненно подумала Злата. – Сейчас мы все узнаем. Господи, ну кто же из них? Целую неделю я провела с этими людьми. Разговаривала. Смеялась. Ходила в баню. А один из них лишил жизни человека. И какова бы ни была причина, толкнувшая его на этот шаг, все равно он преступил черту. Интересно, я совсем не сержусь на него за то, что он хотел меня убить. Во‑первых, если честно, я все равно не очень в это верю. А во‑вторых, не убил же. Благодаря Саше не убил. И что бы ни случилось дальше, я никогда в жизни не пожалею, что у меня была эта неделя. Охотничья вышка. Катер, рассекающий гладкую, блестящую, будто стальную воду. Солнце, встречавшее меня по утрам. И этот дождь, что грохочет сейчас за окном, смывая все наносное и ненужное».
Стол, как и всегда, ломился от яств. Фазаны и куропатки на огромных блюдах. Кабанятина, тушенная в брусничном соусе, котлеты из лосятины, фаршированные перепелиные яйца, суп из белых грибов, пироги с капустой, рыбники с палтусом, маленькие, на один укус, пирожки с яйцом и зеленым луком – все это, живописно расставленное на столе, завораживало и разжигало аппетит.
Постепенно столовая наполнялась народом. Все рассаживались по своим, ставшим привычными за неделю местам, но не начинали трапезу, словно ожидая приказа от вышестоящего начальника.
– Приятного аппетита, – сказал входящий в столовую Аржанов, поймал Златин взгляд и улыбнулся. – Сегодня у нас с вами прощальный обед, так что, я надеюсь, вы отдадите должное нашим традиционным блюдам. Предлагаю оставить все разговоры на потом, чтобы не портить аппетит. Мы можем спокойно пообедать, а уже после получить ответы на все вопросы. Для тех, кто улетает сегодня вечером, сообщаю, что вертолет будет готов к семи.
Придвинув стул, он сел напротив Златы и сосредоточенно занялся грибным супом, тарелку с которым поставила перед ним Ирина. Все задвигались, заговорили, разрушая стоявшую перед этим в столовой неестественную тишину, зазвякали ложки о край фарфоровых тарелок, раскраснелись щеки едоков.
Аутодафе откладывалось. Пусть и на очень короткий, но все-таки до конца не определенный срок. И каждый, кому было что скрывать, с преувеличенным вниманием отдавал дань деликатесам на столе и разговору с ближайшими соседями.
Менялись блюда на столе, неслышно движущаяся туда-сюда Ирина, не поднимая глаз, уносила грязную посуду, расставляла чистые приборы, привычно наполняла рюмки.
– Сядь, – вдруг поймал ее за руку Аржанов. Она с недоумением посмотрела на него. – Возьми стул и садись. Мне хочется, чтобы ты тоже присутствовала на нашем разговоре. Все, что случилось, тебя тоже касается.
Побледневшая еще больше Ирина, хотя это и казалось в принципе невозможным, тихонько села на краешек стула, смиренно сложив свои красные от воды руки на коленях, накрытых белым фартуком. Глаза ее по-прежнему смотрели то ли в пол, то ли на носки ее дешевеньких туфель с потрескавшимся лаком.
– Ну что, господа. – Аржанов обвел собравшихся глазами, и все как-то притихли и пожухли под его строгим и внимательным взглядом. – Думаю, настало время узнать, что же именно случилось на базе и кто в этом виноват.
– Следствие окончено? – осведомился Муромцев, отбрасывая в сторону белоснежную накрахмаленную салфетку. – А почему же тогда глашатаем правды выступаете именно вы, а не господин Зимний? Или на вашей базе торжествует частный сыск?
