Тесс Герритсен - Надежда умирает последней
– Да неужели? – В улыбке Гамильтона появилась чертовщинка. – Что за счастливый случай, ты не находишь? Я про вашу встречу с мисс Мэйтленд на вилле у Кистнера. А каковы были происки судьбы, когда шофер ее взял да и испарился! Это как раз когда ты был на пути обратно в город.
Гай опустил глаза на свой стакан, покрутил в нем спиртное.
– Это все было подстроено… – пробормотал он, – и встреча эта, которую мне Кистнер назначил…
– Назначил, чтобы дороги ваши с мисс Мэйтленд пересеклись. Она ступила на опасную территорию, вот-вот поплатилась бы. Мы знали, что ей нужна помощь. Но нам нужен был кто-то совершенно не связанный с конторой, кого не узнали бы вьетнамцы. Ты оказался как раз тем человеком.
Кулаки Гая сжались над барной стойкой.
– Всю грязную работу на меня…
– Ты сослужил службу дядюшке Сэму. Нам было известно, что ты вынужден лететь в Сайгон, что знаешь страну и немного язык. Знали мы и про твое, скажем так, щекотливое прошлое.
Он значительно поглядел на Гая.
«Они все знали, – думал Гай, – может быть, и всегда знали».
Он проговорил с расстановкой:
– А те люди из «Эриал груп»?..
– Ах ну да, «Эриал» – названьице приятное на слух, правда? А это не что иное, как имя самой младшей внучки Кистнера.
Гамильтон улыбнулся:
– Ты можешь не волноваться, Гай. Мы умеем хранить тайны, в особенности когда видим, что для нас хорошо постарались.
– Ну а что, если бы вы ошиблись на мой счет?! Что, если бы я работал на Тоби Вульфа? Я мог бы убить ее.
– Не мог бы.
– Но ведь у меня темное прошлое, разве не так?
– Уже нет, Гай. Даже с твоим прошлым ты гораздо чище, чем любой патриот-орун в Вашингтоне.
– С чего бы это?
Гамильтон пожал плечами:
– Мы знаем про тебя столько, что ты бы и не поверил. Про тебя и про всех.
– Но вы не могли предугадать моих действий! Действий Вилли! А что, если бы она послала меня куда подальше?!
– Что ж, да, риск был. Но она привлекательная особа, а ты находчивый малый. Вот мы и понадеялись, что между вами проскочит искра.
«И проскочила, – думал Гай. – Еще как проскочила, чтоб тебя, Гамильтон».
– При любом раскладе ты получишь то, чего так хотел, – никто не заикнется о твоем прошлом, – сказал Гамильтон, кладя несколько купюр на барную стойку, – но о денежном вознаграждении, боюсь, придется забыть – бюджет не позволяет. Но тебя должно утешать то, что ты послужил на пользу отчизне.
Тут Гай разразился несмолкаемым приступом смеха. Он хохотал до слез, и так громко, что на него оборачивались.
– Я что, пропустил какую-то шутку? – вежливо осведомился Гамильтон.
– Да, – сказал Гай, – надо мной пошутили только что. – Продолжая хохотать, он покинул бар.
Глава 15
Отец вновь покидал дом.
Ранним дождливым утром Вилли стояла в проходе спальни и смотрела, как он упаковывает чемодан, точь-в-точь как когда-то, давным-давно. Он так недолго пробыл дома, всего несколько дней со дня выписки из госпиталя. И все это время он не переставал тосковать по семье – по другой своей семье. Нет, он не жаловался и не срывался на нее, но она-то видела, как грустны его глаза, слышала, как он вздыхал, когда бродил по дому. Она знала, что это неизбежно – что он вот-вот уйдет из ее жизни опять.
Он заглянул напоследок в стенной шкаф, потом повернулся к секретеру.
Она посмотрела вниз, на пару новых макасин, которые он отставил в сторону.
– Пап, ты что, не берешь с собой обувь?
– Я не ношу обуви дома.
– А-а…
«Когда-то твой дом был здесь», – подумала Вилли.
Она рассеянно вошла в гостиную, села у окна и стала смотреть на дождь.
Казалось, горечь всей предыдущей жизни наполнила эти две недели, пока она была дома. В то время как ее отец поправлялся в военном госпитале, ее мать умирала в гражданском. Поездки из одного места в другое были как нож по сердцу – там отец набирается сил, а тут мать чахнет день за днем.
Смерть настигла Энн скорее, чем предрекали доктора. Создавалось впечатление, что она держалась изо всех сил, лишь бы увидеть мужа в последний раз, а после этого просто отдала себя в руки забытью.
Конечно, она простила его. Так же как его простила Вилли.
Почему всегда первыми должны прощать женщины, спрашивала она себя.
– Все собрано, – сказал отец, перетаскивая чемодан в гостиную, – такси я вызвал.
– Ты точно ничего не забыл? Игрушки, книжки для детей?
– Все положил. Ну и посылочка получилась! Они меня там за Санта-Клауса примут.
Он поставил чемодан на пол и сел на диван. Они помолчали с минуту.
– Ты нас навещать не будешь? – наконец не выдержала она.
– Это будет непросто…
– Тогда можно я буду приезжать к тебе?
– Вилли, ты же знаешь, что можно! И ты и Гай. Но уж в следующий раз мы соберемся по-людски, – он засмеялся, – тихо и мирно, без выкрутасов. Гаю это придется по душе.
Возникла долгая пауза. Отец спросил:
– Ты давно с ним говорила?
Она отвернулась.
– Уже две недели прошло.
– Так давно?
– Он не звонит.
– А почему ты не позвонишь сама?
– Я занята сейчас. Слишком много дел накопилось, ты сам знаешь.
– Но он не знает.
– Так должен знать.
В приливе раздражения она вдруг встала и заходила по комнате, остановившись наконец у окна.
– Да я и не удивлена, что он не звонит. Если рассуждать здраво, приюпоченьице наше позади, настала обычная жизнь.
Она стрельнула глазами в отца.
– Ведь это то, что мужчины так не любят, не правда ли? Обычную жизнь…
– Некоторые. Но некоторые из нас меняются со временем.
– Ах, папа, я кое-что повидала в жизни и могу определить, когда между людьми все кончено.
– Тебе Гай сам об этом сказал?
Она отвернулась и уставилась в окно.
– Да и говорить не нужно.
Отец промолчал. Немного погодя она услышала, как он ушел обратно в спальню. Сама она осталась стоять у окна, смотреть на дождь и думать о Гае. Впервые ей пришло в голову, что, может быть, это она отвернулась от него, а не наоборот.
Да нет, не отвернулась, а просто трезво взглянула на жизнь. Когда они были вместе, жизнь била ключом, это была безумная неделя, когда чувства их обострились до небывалой степени, каждый вздох, каждый удар сердца словно был ниспослан небом.
Такое не может длиться долго. Но чья в этом вина? Вдруг ее неодолимо потянуло к телефону. Уже набирая номер, она пыталась собраться с мыслями, что она ему скажет. «Здравствуй, Гай. Знаю, это тебе ни к чему, но я люблю тебя». Потом она повесит трубку, избавив его от необходимости признаваться в том, что он не питает тех же чувств. Она прождала целых двенадцать гудков, зная, что сейчас в Гонолулу 4 часа утра и что он должен быть дома. В глазах у нее стояли слезы, когда она наконец опустила трубку. Она смотрела на телефон и поражалась тому, как этот кусок пластмассы с проводами может выглядеть таким предателем.
