Татьяна Устинова - Ждите неожиданного
И подумав так, она повеселела.
Они вернутся в Москву, поедут на дачу, и в первый же его приезд, как только он сделает ей предложение, – он уже делал четыре раза и получал отказ, – она сразу же согласится. Прямо в ту же секунду!..
– Пока, – сказала она Богдану и побежала по лестнице на свою палубу.
Богдан, весь дрожа от возбуждения – Лена страшно его будоражила, – сделал ещё круг.
На носу стояла Таша – слабая, никчёмная, няшная и мимимишная, – ветер трепал её кудри. Он подумал, не подойти ли, и решил не подходить.
Он ещё раз обошёл палубу. Из каюты Ксении доносились какие-то странные звуки, но он не обратил на них внимания.
Таша, отделавшись наконец от Владислава, долго стояла на носу и сильно замёрзла. Теплоход шёл ходко – ночью всегда кажется, что он идёт очень быстро, – и она думала, как хорошо, что матери не удалось увезти её в Москву.
Если бы не Розалия Карловна, возможно, и удалось бы.
А может, и нет! Всё же за эти несколько дней на теплоходе она набралась сил – как будто река, и небо, и окружающие люди поделились с ней своими. Мать появилась в её жизни сразу после смерти деда, до этого она её видела только в раннем детстве, и Таше показалось, что мир перевернулся – вот именно так.
Мир перевернулся с ног на голову.
Квартира на Спиридоновке, дача под Звенигородом, счета – всего этого было так много, и всё это можно было заполучить целиком, избавившись от Ташиных притязаний на наследство. Дед был легкомыслен и безалаберен, кроме того, как многие врачи, он почему-то был уверен, что жить будет вечно. Он умер скоропостижно, не оставил никакого завещания, а Ташина мать приходилась ему дочерью, и эта самая дочь развила такую активную деятельность, что Таша на несколько недель угодила в институт нервных болезней – как раз там мать выцарапала справку о её «временной невменяемости», уверив врачей, что Таша пыталась покончить с собой. Валентина заявила, что если Таша не откажется от своей доли наследства в ее пользу, то она оформит над дочерью опеку, чтобы заграбастать всё.
Она подкупала каких-то оценщиков, приводила подозрительных юристов, собирала справки – кипы, тонны, курганы справок! – и всё для того, чтобы Таше не досталось ничего, а всё досталось ей.
Ей всё и досталось.
Какое ещё судебное заседание! Всё же было решено!
…Или не всё?.. Или она, Таша, просто о чём-то не знает?..
Одно она знала совершенно точно – чтобы хоть немного… отстраниться, поправить душу, которая просто пропадала от горя, чтобы как следует повспоминать деда, единственного человека, которого любила, она должна сесть на теплоход и поплыть.
На припрятанные деньги она купила путёвку, отложив все дела на потом. Потом ей нужно будет переделать кучу дел!.. Она должна где-то жить, что-то есть, как-то работать.
Пока был жив дед, она училась в аспирантуре и доучивалась, когда появилась мать. С тех пор Таше стало не до поисков работы.
Когда мать забрала всё, на что Таша могла безбедно жить, и остались только вот эти припрятанные на самый последний-распоследний случай деньги, она и решила, что отправится в путешествие.
И пусть оно будет последним. И пусть больше таких путешествий у неё никогда не будет. Но сейчас она здесь.
Когда от холода мелко застучали зубы, Таша пошла к своей «резервной каюте».
Какие-то подозрительные звуки доносились из окна каюты Ксении, Таша остановилась и прислушалась.
Потом позвала тихонько:
– Ксения? Ты спишь?
Никакого ответа, только бульканье и всхлипы.
Тогда Таша постучала в дверь, и тоже ничего. Она вновь сунулась в окно.
– Ксения? Ты что?
Бульканье то прекращалось, то возобновлялось вновь, Таша решилась и перелезла через высокую раму внутрь. Звуки были странные и очень подозрительные.
В каюте Таша почему-то не догадалась зажечь свет.
Ксения лежала, свесившись с кровати – обе руки на ковре.
Таша наклонилась и взяла её за плечи:
– Ты что?!
Изо рта у Новицкой шла пена, глаза закатились, она была холодная, скользкая, очень тяжёлая.
Таша стала тащить её, чтобы положить основательно на кровать, но у неё не получалось, Ксения сползала на пол, руки падали и стучали о ковёр.
И эти жуткие, булькающие звуки, как будто она захлёбывалась!
– Очнись! Ну?! Ну же! Держись, держись.
Тут по телу Ксении как будто прошла волна, и она вся затряслась, забилась в конвульсиях сухой рвоты, пена вновь показалась изо рта.
Таша держала её за плечи.
Тут пиликнул дверной замок, и на пороге возник человек. В спину ему светил палубный фонарь, Таша не могла разглядеть, кто это, только чёткий силуэт.
– Ей плохо! – закричала Таша. – Нужно врача!
В один шаг человек оказался рядом с ней и изо всех сил её ударил. Таша отлетела к стене, ударилась затылком, но сознание работало абсолютно чётко. Человек наклонился над Ксенией, стал что-то с ней делать, прижимать её коленом, и тут Таша, размахнувшись, дала ему по голове какой-то крохотной вазочкой, стоявшей на круглом столе.
Вазочка разлетелась на мелкие кусочки. Человек обернулся и опять попытался её ударить, но она увернулась, присела и толкнула его в колени, он упал на кровать, на Ксению.
Теперь он бешено дёргал ногами, стараясь попасть Таше в лицо, и, кажется, попал в плечо, потому что стало больно, и Таша взвыла, вцепилась ему в штанину, но он вырвался, в один прыжок оказался у двери, сверкнула полировка, и он пропал.
Таша попыталась встать.
Зажёгся свет, залил помещение, Таше показалось, что это она сама его включила.
– Кто тут?! Что происходит?!
Владимир Иванович, голый по пояс, в одних только полотняных штанах, схватил Ташу за плечи и посадил, а Наталья, завернутая в какую-то тряпку, перевернула Ксению.
– Володя, ей плохо! Смотри!
Владимир Иванович ещё секунду смотрел Таше в глаза:
– Жива?
Та молча кивнула.
Он оттянул Ксении веки и посмотрел по очереди в один и в другой глаз, потом подхватил её на руки – голова и ноги свесились и болтались, – кое-как протиснулся в дверь, и по палубе затопали его босые ноги.
– Он вошёл, – сказала Таша и вытерла тыльной стороной ладони рот. – И ударил меня.
– Кто? Кто, Ташенька?
– Я не знаю. Было темно, а на нём… капюшон или какая-то шапка… или маска… Я не поняла.
Наталья стояла перед ней на коленях, обнимала её и прижимала к себе.
– Девочка моя, – приговаривала она. – Бедная девочка.
– Я на носу стояла, – продолжала Таша. – Замёрзла. А окно открыто, и Ксении плохо было. Я заглянула. А она не отвечает. Я в окно влезла, а её рвёт, и пена изо рта. Потом он зашёл и меня ударил. Он хотел что-то с ней сделать. Он на неё ногу поставил, потом сел, придавил её…
– Тише, тише…
