Джеки Коллинз - Мир полон разведенных женщин
У нее было ровно двадцать шесть долларов и пятьдесят центов. И все. Не хватит на то, чтобы улететь обратно в Англию, и едва-едва хватало, чтобы купить еды больше, чем на несколько дней. А этот мерзавец даже машину их забрал – тот самый взятый внаймы Кадиллак, за который приходилось расплачиваться теми деньгами, что она зарабатывала, позируя для порноснимков.
Никогда в своей жизни она не была раньше в одиночестве. Никогда не приходилось во всем разбираться самой и принимать решения. С того дня, как она ушла из семьи, всегда был Джон. Джон, который всегда говорил, что он так ее любит. Ну, да – он любил ее, – пока она зарабатывала хорошие деньги. Впервые Маффин поняла, что Джон ее просто использовал, толкая во все углы и рекламируя. И вот почему он был так зол, когда она вышла замуж за Крошку Марти Перла. Лишился хорошего капиталовложения – только в Голливуде это капиталовложение оказалось ерундой. В Голливуде она просто не вписалась. Слишком много хорошеньких девиц, и сексуальных тел, и что на этом фоне в ней особенного?
Джон бросил ее так, как гонщик бросает сломавшуюся машину, как теннисист – испорченную ракетку. Боже! Но она ведь должна была раньше понять, что он мерзавец. Разве первая его жена – Джейн – не говорила этого миллион и один раз. Когда он оставил Джейн, то оставил ее с двумя детьми. Если уж он наплевал на своих детей, то у нее-то какие шансы?
Джон чертов Клэптон – с его светлыми волосами и внешностью хорошенькой невинности. Ради Бога! Как только она могла втюриться в такого мерзавца! Три с половиной года своей жизни ухлопала на него, и где теперь оказалась? Нигде. Показывает свое влагалище во всяких грязных журналах. Очаровательно!
Думая о Джоне, счета не оплатишь, а у нее нет денег даже на то, чтобы прошвырнуться где-нибудь вечерком. Куда прошвырнешься на двадцать шесть долларов?
Она не знала, к кому обратиться. Все друзья, какие у них были, были друзьями Джона. У нее нет даже подруги, которая бы ей помогла.
Она сидела и думала. Крошка Марти Перл – теперь он большая телезвезда, выступает в еженедельных передачах со своей сестрой – оба они – сплошные зубы и улыбки, и смотрятся так, словно на глянцевой рекламе зубной пасты. Он, видимо, не в восторге будет, если она ему позвонит. Они даже ни разу не говорили с того памятного дня их короткой женитьбы.
Еще его менеджер, Джексон. Но ее от него бросает в дрожь, и обратись она к нему за помощью, он много бы чего попросил взамен. Она может обнажаться для фото, но вовсе не готова трахаться ради чего-нибудь. Кое-что из ее уимблдонского воспитания было еще при ней. Где-то надо провести черту.
Она больше не могла придумать, кто бы ей помог, и поняла: единственное, что она может делать, это дальше позировать для этих фотографий. Типа: раздвинь ноги и улыбайся.
Мысль эта ее угнетала. Не было Джона, чтобы напичкать ее наркотиками и привести в настроение. Не было Джона, чтобы отвлекать во время фотосъемок.
Разбирая свои вещи, она наткнулась на шорты и рубашку, которые Кили одолжил ей. Она попыталась вспомнить, что он ей сказал. Что-то насчет… сделаем тебя звездой… куча денег.
Он ей показался нормальным парнем. Может, стоит ему позвонить. В конце концов телефон-то еще не отключен – пока.
– Ты сукин сын, – протянула Дайана. – Ты даже не позвонил?
Джон был занят тем, что массажировал ей спину. У нее была милая спинка.
– Не, – ответил он терпеливо. – Если я позвоню, она станет плакать и ныть и умолять меня вернуться. Поверь мне: так лучше. У нее полно друзей, она будет в порядке.
Дайана вздохнула.
– Ты знаешь лучше, дорогой. И только Бог знает, как много тебе пришлось вынести. Мне кажется, ты настоящий мученик – ни один другой мужик такого бы не выдержал.
– Да, было сурово, – грустно сказал Джон.
И был рад, что в рассказах своих вовсю сгущал краски. Дайана больше, чем сочувствовала этим россказням о любовниках Маффин, о пьяных оргиях и порнографических выставках. Он даже показал ей фотографии Маффин в чем мать родила – очень даже в чем мать родила.
– Я умолял ее не позировать для таких фото, – сказал он Дайане, – но она делала, что хотела.
Дайана держала его руку и утешала.
– Перебирайся ко мне, дорогой. Ни один мужик не должен терпеть такого.
Теперь же она беспокоилась, не слишком ли это поспешный шаг. Она хотела быть уверенной, что Маффин не начнет жаловаться направо-налево. В конце концов… такое паблисити… кому оно нужно?
– Переворачивайся, – сказал Джон.
– У тебя удивительные пальцы, – промурлыкала Дайана, делая так, как он сказал.
– Чтобы лучше ласкать тебя, – Джон капнул ей детским кремом на живот и начал его массажировать.
– Изумительно! – восторженно вздохнула Дайана. – Кто знал, когда я заполучила тебя, что обрела одновременно и лучшего в городе массажиста! Бог мой! Подумать только, сколько денег я сэкономлю!
В дневное время особняк Раш смотрелся роскошно, вписываясь в океанский берег какими-то белыми странными монументами. Кармен начала с того, что имела один дом, но по мере того, как росла ее слава, купила еще шесть по соседству, и соединила их все вместе так, что получился один широкий странный невероятный особняк. Дом Кармен был почти так же знаменит, как и она сама.
Нервничая, Маффин расплатилась с таксистом последними деньгами, которые у нее были. Она очень надеялась, что расходы себя оправдают. По телефону Кили Нова был очень дружелюбен. Он помнил Маффин, и когда она его спросила, всерьез ли он говорил, что представит ее тому, кто «сделает ее звездой», он засмеялся и сказал: «Конечно – если у тебя есть то, что нужно. Приезжай часа в четыре».
Вот она и приехала, хорошенькая и соблазнительная в атласных джинсах и блузке с рюшами, спадающей с плеч. Волосы, только что вымытые, спускались каскадом, все в завитках. Макияж был таким, чтобы выделялись ее широко распахнутые глаза и чуть надутые губы.
Под рукой она держала альбом со своим фотографиями. Прекрасные фото ее обнаженной, а не эти типа – раздвинь ноги.
У массивных входных дверей свисал длинный шнур. Она потянула его, и зазвучали колокольца, и залаяло множество собак.
Через некоторое время появился Кили.
– Надо было монстров на цепь посадить, – объяснил он. – Если ты им не понравишься… – он выразительно пожал плечами и изобразил, как перегрызают горло.
Маффин поежилась, идя за Кили в дом. На нем были белые джинсы и больше ничего, а спина была разукрашена свежими царапинами.
Она чувствовала себя неуютно. В доме была какая-то странная атмосфера.
– Как дела? – спросил Кили.
– Прекрасно.
– Я рад, что ты позвонила, уцепилась за то, что я тебе говорил. Садись – кокаинчику не хочешь немного? Мадам еще не готова.
