Дмитрий Вересов - Медный всадник
– Я недавно перебрался в новый особняк за городом – вам будет любопытно взглянуть. Уверяю вас, подобного вы не встретите в Европе!
– Что такое?! – спросила Джейн, когда они с Кириллом остались снова одни. – Ты как будто недоволен.
– Это не тот человек, с которым мне бы хотелось провести вечер! – сказал Марков. – Все, что было между нами – в прошлом. Я, разумеется, благодарен ему за этот королевский подарок, но я о нем не просил!
– Прекрати, – мягко упрекнула его Джейн, – тебе необходимо развеяться, поездка за город – это то, что нужно. И потом, вспомни того критика, который разнес тебя в пух и прах за несовременность игры, а потом приехал на званый вечер. Ты с ним весь вечер играл в карты.
– Он был хороший игрок, – парировал Кирилл. – А критиковать – его профессия!
Он мог бы еще вспомнить пирушку у одного епископа, закончившуюся дикой резней, но давно уже решил, что не станет посвящать Джейн в свою вторую жизнь. По крайней мере, до тех пор, пока не сможет доказать ей неоспоримо, что это не бред и не остаточные галлюцинации, обусловленные курсом «лечения», который когда-то ему пришлось пройти.
А как это доказать, он и сам не знал. Разве что Джейн однажды окажется там с ним. Он посмотрел на руку. След исчез, и боль утихла. Интересно, что все это значило?! И так и осталось неизвестным – где сейчас Евгений?!
Поместье Акентьева находилось в семидесяти километрах от города. Здание было спроектировано Яном Ван Хеллером – один из последних его проектов, и абсурдный гротеск, бросавшийся в глаза в деловом центре Петербурга получил в нем свое наивысшее воплощение.
Пропорции здесь были намерено искажены, а материалы сочетались самым безумным образом, но при этом не создавалось впечатления, будто архитектура поместья бессмысленна и хаотична. Напротив, в ней была своя гармония, своя логика. Только вот логика и гармония эти казались нечеловеческими.
А в целом все напоминало одну из фантазий Льюиса Кэрролла. «Не хватает белого кролика», – подумал Марков и тут же понял, что в корне не прав, ибо на первом этаже возле оранжерей этим зверькам была отведена целая комната, где они свободно ползали, испражнялись и совокуплялись, как… Как им и было положено.
– А к чему эти кролики? – спросил Кирилл.
Хозяин поместья пожал плечами.
– Ангелина их любит… Она существо странное!
«Все вы тут странные, – подумал Марков, – под стать этому зданию». Он поинтересовался полушутя-полусерьезно, не черпал ли покойный Ван Хеллер свое вдохновение в наркотиках по примеру некоторых великих творцов прошлого.
– Нет, нет, – возразил Переплет, – хотя то, что вы здесь видите, может показаться странным, уверяю вас, он был нормальнее всех нас вместе взятых! Просто его мышление принадлежало другому миру. Так иногда случается, – продолжил он, глядя снова на Маркова. – Человек среди нас ходит, а мысли его и чувства, и весь он, по сути, кроме физической оболочки – где-то там, в заоблачных далях, которые нам и не снились… Бывает, впрочем, – продолжил он, уже вполголоса, словно обращаясь к самому себе, – бывает, что и не в заоблачных, там, внизу, тоже много интересного…
– Однако все мы здесь, – сказала Джейн, которая почувствовала, что слова хозяина произвели на Маркова впечатление.
– Ах, поверьте, грань между тем миром и этим так тонка, что иногда и сам не замечаешь, как переступаешь ее!
Во время обеда хозяева и гости расположились за столом, который имел форму кольца с изломанными краями. Марков отметил про себя, что взгляд быстро адаптируется ко всем абстрактным изыскам. Вот только беседа с самого начала не задалась. О прошлом вспоминать не хотели. Правда, Альбина и Марков кое-что припомнили из школьного прошлого, но Акентьев не подключился, вежливо дав понять, что не намерен превращать встречу в вечер воспоминаний. Имя Олега Швецова не упоминалось ни разу. Словно и не было никогда никакого Швецова.
Дети Альбины были представлены гостям чуть позже, когда вернулись с прогулки. Они были похожи на ангелочков, и не было в них фарфоровой бледности матери. Дети были хорошо воспитаны и, поздоровавшись со всеми, исчезли из гостиной. Было видно, что им не доставляет никакого удовольствия находиться в обществе молчаливых взрослых. Их появление, тем не менее, оказало любопытное воздействие на присутствующих: разговор оживился, как бывает, когда в обществе малознакомых друг с другом людей находится, наконец, общая тема. Сначала, как и следовало ожидать, говорили о детях. Затем перешли к истории. Возможно, потому, что среди гостей оказался один из политиков, отстаивавших славянскую идею.
Вспоминали героев и злодеев. И хотелось иногда возразить разошедшимся спорщикам словами Чичикова, которые тот сказал расхваливающему своих покойных мастеровых Собакевичу: «простите, но они ведь уже давно умерли!»
Акентьев с одинаковым вниманием прислушивался к каждому мнению и иногда кивал. Маркову, впрочем, показалось, что в душе тот посмеивается над своими гостями и кивает, соглашаясь вовсе не с ними, с какими-то собственными выводами. Александр Акентьев наблюдал за ними. Ощущать себя объектом наблюдения было не очень-то приятно. Переплет перехватил его взгляд и заговорщицки улыбнулся.
Один лишь раз хозяин дома позволил себе вступить в спор, когда речь зашла об основателе Петербурга.
– А кто такой ваш Петр Первый, если не тиран?! – кипятился политик-славянофил, потрясая роскошной бородой. – Скажите на милость, сколько народа было погублено ради царской прихоти – город на болотине возвести? Чем он лучше Сталина?! Почему же он остался Великим?!
– Я вам объясню, – сказал Акентьев, – только предупреждаю, объяснение будет не очень политкорректным!
– К черту политкорректность! – прорычал бородач, напирая на рычащее «р». – Меня от одного этого слова трясет!
– А вы напрасно так реагируете! – сказал Акентьев. – Она, эта самая политкорректность – основа любой культуры, в том числе и русской. Дело в том, что Петр в землю клал простых мужичков, а образованность и индивидуальность привечал. Оттого в истории он и останется Великим.
– Это же чудовищно! – оторопел его оппонент.
– Ничуть. Это просто факт. Исторический, психологический… Факт!
– А эти люди… Это ведь люди, а не скот!
– А! – поднял ухоженный палец Акентьев. – Вы, стало быть, требуете политкорректности?!
– Я просто знаю, что ни один интеллигентный человек с вами не согласится!
– Да, я тоже это знаю. Ну что ж, вот увидите, скоро ваш интеллигентный человек снова окажется в положении Васисуалия Лоханкина. Впрочем, еще Розанов отметил, что философия русского человека – это философия человека выпоротого. Думаю, весь двадцатый век с его историей это только подтвердил…
