Светлана Демидова - Рейтинг лучших любовников
– Куда? – опять бросил ей через плечо водитель Валентина, усевшись на свое законное место за рулем.
Вера видела, что парнишка ее почему-то побаивается, хотела напугать его окончательно, предложив на выбор городскую свалку или часовню Ксении Петербургской на Смоленском кладбище, но почувствовала, что кураж уже оставил ее, и бесцветным голосом назвала свой адрес. Когда она вышла из машины, водитель так поспешно газанул и скрылся с ее глаз, что Вера все-таки не выдержала и громко рассмеялась.
Когда она вошла в квартиру, сразу в прихожей в нос ей шибануло неизвестно откуда взявшейся грязной псиной, которая к тому же, похоже, успела еще и где-то нагадить. Вера поспешно включила свет, но псины не обнаружила. Она бросилась в комнату, из которой несло так, что пришлось зажать нос надушенным платком. Вера щелкнула выключателем. Посреди комнаты в ее любимом кресле-качалке с обивкой из темно-синего шелка спал необыкновенно грязный, заросший седой клочковатой щетиной старик. Свет пятирожковой люстры не принес ему никаких неудобств. Он продолжал спать, только чуть-чуть переменил позу, отчего в комнате запахло еще отвратительнее.
Распахнув настежь оба окна комнаты, Вера бросилась к старику. Она хотела грубо ткнуть его кулаком, но брезгливость не позволила ей этого сделать. К пугалу на ее кресле страшно было прикасаться. Вера огляделась в комнате в поисках предмета, которым можно было бы растолкать старика. На глаза ей попался складной спиннинг, который они с Машкой в прошлом году подарили Славе на день рождения. Удивляться тому, что он валяется посреди комнаты, Вере было некогда. Она взяла в руки удочку и начала тыкать ее тонким концом в плечо старика.
– Э! Э-э-эй! Проснитесь! Вы кто! Что вы здесь делаете?
Вонючее чудище пошевелило сначала носом, потом плечом, но проснуться не пожелало. Вера ткнула старика почувствительней и, по-прежнему зажимая нос платком, чтобы не вдыхать его отвратительный запах, приблизилась к нему и гаркнула в самое ухо:
– А ну-ка встать!!! А то сейчас милицию вызову!!!
Старикан, у которого слово «милиция», видимо, вызывало какие-то очень приятные ассоциации, еще раз дернулся, открыл на удивление молодые светло-карие глазки, внимательно посмотрел на сверкающую люстру, потом поискал глазами того, кто мог ее включить, и наткнулся взглядом на Веру.
– О! Вероничка пришла! – сказал отвратительный старик, и его фиолетовые губы в белых и черных точках разъехались в стороны, обнажив полубеззубый рот.
– Не-е-ет… – выдохнула Вера и закрыла глаза рукой. Вероничкой ее называл отец, когда ей было лет пять. Она уже давно вытравила из своей памяти это имя – Вероника. Ей очень не понравилось, когда Зданевич по старой памяти ее так называл.
– Да я это, я! – продолжал улыбаться гадкий старикашка. – Твой папа!
«Папа» хотел было встать с кресла, но сил не рассчитал и упал в него снова. Хитрая мебелина, будто в насмешку, принялась раскачивать его, как на каком-нибудь детском аттракционе. На Веру накатывали все более и более густые испарения его давно не мытого тела и гнилого рта.
– Господи! Отец… – ужаснулась Вера и брезгливо отодвинулась. – Почему ты такой… грязный?
– Потому что без женского призору, – охотно отозвался Николай Петрович.
– По-моему, тебе «призору» хватало, насколько я помню.
– Так это когда бы-ы-ыло… – жалобно прогундосил он. – Когда я еще молодой был. А потом бабенции такие пошли, что за ними самими такой глаз нужен был…
– В каком смысле?
– А в таком, что все норовили что-нибудь у меня стянуть… Слямзить… так сказать… Не поверишь, всю твою мебель растащили! По гвоздикам и щепочкам!
Вера представила себе, каковы должны быть «бабенции», чтобы растащить складированную в одиннадцатиметровой комнате югославскую «жилую комнату», и еще раз брезгливо передернула плечами. Пожалуй, не стоит его ни о чем расспрашивать. Лучше поскорее турнуть «папу» из квартиры, а то ее потом не отмоешь. Кресло, похоже, придется выбрасывать. Жаль, конечно, но сесть в него она больше никогда не сможет.
– Ну ладно, отец, повидались, пора и честь знать! – строго сказала Вера и показала спиннингом в сторону двери.
– Чё говоришь? – с интонациями божественной Фаины Раневской пророкотал «папенька» и ковшиком приложил заскорузлую ладонь к уху, будто еще и плоховато слышал.
– Отец! Хорош мне тут косить под престарелого и убогого! Тебе же еще и шестидесяти пяти нет! – возмутилась Вера.
– Шестьдесят шесть мне, дочура, шестьдесят шесть… Вот, видишь, дожил, значит…
– Да в шестьдесят шесть мужики еще вовсю вкалывают и на пенсию их не выгнать, а ты что? В кого превратился? – Кончиком спиннинга Вера с отвращением поддела воротник замызганного плаща неопределенного цвета.
– А я, Вероничка, есть оскорбленный и униженный… за доброту свою. Помнишь классику-то?
– Ну и кем же ты униженный? – поинтересовалась Вера.
– Подлым и вероломным женским полом, дочура, то есть, проще сказать, женщинами.
– Ну и чего ты от меня хочешь?
– А я, доча, буду у тебя жить! Не выгонишь же ты родного папу?
– То есть… как это жить? – Вера задохнулась уже не столько от вони, сколько от возмущения. – У тебя же двухкомнатная квартира!
– Была, Вероничка, квартира, не спорю… Была, да вся вышла… – объяснил папа и тяжко вздохнул.
– Как это «вышла»?
– Говорю же, доча, мир оказался полон вероломными и неблагодарными женщинами, которые в ответ на мою любовь взяли и лишили меня собственной моей жилплощади.
– Как это «лишили»?
– По суду, милая, по суду. Оказалось, что я… будучи… в нетвердой памяти подписал бумагу, будто бы я квартиру отписываю в подарок любимой женщине…
– Какой еще любимой женщине?
– Ну… такой… Татьяне Исаевне… Видная такая женщина… – и он попытался изобразить руками, насколько она видная.
Родительская квартира интересовала Веру только в том приближении, чтобы в нее мог убраться этот отвратительный старикашка, по недоразумению приходившийся ей отцом. Но если он не мог туда убраться, то причину этого стоило выяснить поподробнее.
– Ты хочешь сказать, что в твоей квартире теперь прописана какая-то Татьяна Исаевна?
– Точно так, Вероничка, точно так, – согласно закивал головой Николай Петрович. – Татьяна Исаевна! И не какая-то, а Псарникова! Очень выдающаяся женщина!
– Псарникова, значит… А ты, значит, не прописан?
– Выписала она меня…
– А ты где был при этом?
– Ну… я же сказал: я был в это время… в нетвердой памяти…
– Пьян, что ли?
– Ну почему сразу пьян? Так… выпимши… И по причине преклонного возраста плохо ориентировался… в пространстве. А она – эта… крокодила… Татьяна, грымза старая, уловила момент – раз – и… квас!
