Стефани Майер - Сумерки
Несмотря на его скептицизм, мы вскоре покинули пределы Форкса. Мелколесье и поросшие мхом толстые стволы деревьев пришли на смену домам и газонам.
— Поверни направо, на сто десятое, — выдал он ровно в тот момент, когда я собиралась спросить. Я молча подчинилась.
— А теперь прямо, пока не кончится асфальт.
Я услышала в его голосе легкую насмешку, но слишком боялась вождения по пересеченной местности, чтобы воевать с ним за право уверенно смотреть свысока.
— А что там дальше, когда кончится асфальт? — спросила я.
— Тропинка.
— Мы что, пойдем пешком? — слава богу, я надела кроссовки.
— А это что, проблема? — кажется, он ожидал чего-то подобного.
— Нет, — я постаралась врать уверенно. Но если уж он думает, что мой пикап еле тащится, то что он подумает обо мне?..
— Не волнуйся, там всего километров восемь, а время у нас есть.
Восемь километров. Я не ответила, чтобы он не услышал, как мой голос дрожит от страха. Восемь километров по неровной тропинке, где ждут в засаде толстые древесные корни и непрочно лежащие камни, чтобы вывернуть мне лодыжки или как-нибудь еще покалечить. Впереди маячила масса унижений.
Некоторое время мы ехали в молчании, так как я мысленно настраивала себя на то, как пережить весь этот ужас.
— О чем ты думаешь? — нетерпеливо спросил он через некоторое время.
Я снова солгала.
— Думаю о том, куда мы едем.
— В одно мое любимое место — я часто там бываю в хорошую погоду.
Мы одновременно посмотрели на тающие в небе облака.
— Чарли сказал, что сегодня будет тепло.
— Ты сказала Чарли, куда собираешься? — спросил он.
— Нет.
— Но Джессика думает, что мы вместе едем в Сиэтл? — ему явно нравилась эта идея.
— Нет, я сказала ей, что ты из-за меня не поехал, и это, кстати, правда.
— И никто не знает, что ты уехала со мной? — теперь уже сердито.
— Ну, это… Ты же, кажется, сказал Элис?
— Ты просто умница, Белла! — бросил он.
Я сделала вид, что не слышала.
— У тебя что, началась суицидальная депрессия от жизни в Форксе? — мое молчание только раззадорило его.
— Ты сказал, что у тебя могут быть проблемы… оттого, что нас часто видят вместе, — напомнила я.
— Так ты заботишься о том, чтобы у меня не было проблем, если ты не вернешься домой? — теперь в его голосе помимо гнева звучал еще и едкий сарказм.
Я кивнула, не отрывая глаз от дороги.
Он пробормотал что-то чуть слышно, причем так быстро, что я не смогла разобрать.
Всю оставшуюся дорогу мы молчали. Я чувствовала тяжелые волны яростного осуждения, исходящие от него, и не могла придумать, что сказать.
Асфальтовая дорога закончилась, переходя в тонкую пешеходную тропу, помеченную деревянным указателем. Я припарковалась на узкой обочине и вышла из машины. Мне было не по себе — он был сердит на меня, а мне некуда было спрятать глаза, потому что больше не нужно следить за дорогой.
Стало совсем тепло. Наверное, это был самый теплый день в Форксе с тех пор, как я сюда приехала. Было влажно, почти душно. Я стянула свитер, радуясь, что под ним была легкая рубашка, и завязала его узлом на талии.
Я услышала, как грохнула его дверь и, оглянувшись, увидела, что он тоже снял свитер. Он стоял спиной ко мне и смотрел на непроницаемую стену леса позади пикапа.
— Нам сюда, — сказал он и оглянулся на меня через плечо — в глазах еще сверкала досада. Он сделал пару шагов по направлению к лесу.
— А тропинка? — в моем голосе звучал неприкрытый ужас. Я быстро обошла пикап, чтобы не отстать от него, и спросила:
— Мы не по тропинке пойдем?
— Не бойся, со мной не потеряешься.
Он еще раз обернулся, на этот раз с насмешливой улыбкой, и я подавила восхищенный вздох. Его белая рубашка без рукавов была расстегнута, и гладкая белая кожа шеи без помех перетекала на мраморные контуры груди. Великолепные мускулы, обычно лишь смутно видневшиеся под одеждой, теперь явились взору во всей красе. Он слишком хорош, поняла я, почувствовав, как меня пронзает отчаяние. Разве может это богоподобное создание быть предназначено для меня?
Сбитый с толку моим несчастным лицом, Эдвард внимательно смотрел на меня.
— Ты хочешь домой? — спокойно спросил он, и мука, так непохожая на мою, прозвучала в его голосе.
— Нет.
Я подошла к нему ближе, не желая терять ни секунды драгоценного времени, которое судьба позволила мне провести с ним рядом.
— Что случилось? — мягко спросил он.
— Я — плохой ходок. Тебе придется запастись терпением, — тоскливо призналась я.
— Я могу быть терпеливым — ценой неимоверных усилий, — он улыбнулся, ловя мой взгляд и стараясь вытащить меня из состояния необъяснимого внезапного уныния.
Я попыталась улыбнуться в ответ, но получилось неубедительно. Он вгляделся в меня еще пристальнее.
— Я отвезу тебя домой, — пообещал он.
Я не поняла, намерен он сделать это вообще или прямо сейчас. Ему, очевидно, казалось, что я сама не своя от страха. Как удачно, что я была единственным человеком, чьи мысли он не мог читать!
— Если ты хочешь, чтобы я прошла восемь километров сквозь эти джунгли до заката солнца, пора выступать, — ядовито сказала я. Он сдвинул брови, пытаясь расшифровать мой тон и тайный смысл этих слов.
Но вскоре, оставив попытки, просто повел меня вперед.
Мои страхи оказались сильно преувеличенными. В основном дорога шла ровно. Если встречались высокие мокрые папоротники или повисшие с деревьев бороды мха, Эдвард отодвигал их в сторону с моего пути. Когда попадались валуны или стволы упавших деревьев, он помогал мне, поднимая за локоть, и отпускал немедленно, как только препятствие было позади. От его холодного прикосновения к моей коже каждый раз начинало гулко биться сердце. Он каким-то образом слышал это — я не сомневалась, потому что дважды видела его лицо в такие моменты.
Я старательно отводила глаза от его груди, но взгляд то и дело срывался. И каждый раз его красота пронзала меня печалью, как острым ножом.
По большей части мы шли молча, лишь иногда он задавал мне какой-нибудь случайный вопрос, очевидно, что-нибудь из того, о чем забыл в предыдущие два дня.
Он спрашивал о том, как я справляла дни рождения, об учителях в начальной школе, о моих домашних животных. Пришлось признать, что после того, как я загубила трех золотых рыбок подряд, я отказалась от идеи в целом. Он вдоволь посмеялся над этим, и его смех был громче обычного — звенящее колокольчиками эхо долетело до нас, отраженное пустым гулким лесом.
Мы шли почти все утро, но он не выказывал признаков нетерпения. Лес расстилался вокруг нас бесконечным лабиринтом из древних деревьев, и я начала бояться, что мы никогда не найдем дороги назад. А он был совершенно спокоен: похоже, он был как дома в этой зеленой чащобе и точно знал, куда идти.
