Джейн Кренц - Горячие дни
Лютер подавил ледяную дрожь, которая пронзила все его тело.
— Единственное, что его могло тревожить в связи с Грейс, — это то, что она способна опознать певицу, — тихо сказал он.
— Верно. Вероятно, Крейгмор считал, что если мы найдем певицу, то ниточка сразу приведет к нему.
Лютер ненадолго задумался.
— Интересно, а почему он просто не ликвидировал певицу и тем самым не обрубил все нити?
— Я уже говорил тебе, она профессионал, как и Суит-уотер. Ее не так-то просто найти и тем более ликвидировать.
Фэллон отключился в своей обычной манере, не удосужившись попрощаться. Узнать о том, что разговор окончен, можно было только по тишине, установившейся на линии.
Глава 34
Грейс наблюдала за Лютером. Тот закрыл телефон, опустился на диван и рассеянно потер правую ногу. Каждое его движение выдавало страшную усталость. Давали о себе знать последствия противостояния с Крейгмором. Грейс слишком хорошо знала, что он сейчас чувствует.
— Фэллон говорит, что Суитуотер все еще ищет Сирену, — сказал Лютер. — Он уверен, что ее скоро найдут.
— Хорошо бы.
Она встала, прошла на кухню и достала из шкафа бутылку виски, затем, налив довольно большую порцию, вернулась в гостиную и протянула стакан Лютеру.
Он секунду смотрел на него, как будто не понимал, что в нем. Потом взял и сделал глоток.
— Спасибо, — сказал он. — Мне как раз этого не хватало. Или чего-то в таком же роде.
Грейс села рядом. Они вместе смотрели в ночь через открытую дверь балкона. Она положила руку на его бедро и стала медленно поглаживать. Лютер, не зная, как реагировать, хотел сначала убрать ее руку, но потом решил ничего не делать. Помолчав немного, он выпил еще виски.
— Фэллон был какой-то странный сегодня, — сказал он.
— В каком смысле?
— Не знаю. Другой. Уставший. Обеспокоенный. Может, угнетенный. А может, он просто заработался. Трудно объяснить. Но я никогда не видел его таким. Он всегда был…
— Фэллоном?
— Да, именно. Сколько я его знаю, он всегда был Фэллоном. Необузданным, как сила природы, как ураган, или цунами, или акула. Но не таким, как сегодня.
— У нас есть только «Джонс и Джонс», чтобы остановить «Найтсшейд», а «Джонс и Джонс» возглавляет Фэллон Джонс, — сказала Грейс. — Из этого следует, что все тяготы битвы — на его плечах. Ему нужна поддержка.
— То есть?
Грейс на минуту задумалась.
— Ему нужен человек, с которым можно было бы поговорить. Такой, которому он мог бы доверять, который взял бы на себя часть его ответственности. Что-то вроде помощника.
Лютер покачал головой:
— У него никогда не было помощника. Он работал один. Как и я.
— В операции на Мауи ты работал не один. Ты забыл, что я там тоже была? И все еще здесь.
— Потому что я не отпускаю тебя, пока не выяснится, что ты больше не нуждаешься в телохранителе, — сказал Лютер. И выпил еще немного виски.
— Нет, — тихо возразила Грейс. — Я здесь, потому что сама хочу быть здесь.
Лютер задумчиво посмотрел в темноту.
— Живешь настоящим?
— А разве у кого-то из нас еще что-то есть, а?
— Да, — ответил Лютер. — У нас есть прошлое.
Она вздохнула:
— Да, наверное, это правда.
Лютер сделал еще глоток.
Через пару минут Грейс предприняла новую попытку.
— Я знаю, каково это, — сказала она.
— Жить настоящим?
— Нет, убить человека своей аурой. Я же тоже это сделала, забыл?
Он посмотрел на нее поверх края стакана.
— Фэллон говорит, что с технической точки зрения мы никого не убивали. Мы использовали собственную энергию для отражения энергии нападавших. Этот процесс вызывает диссонансную волну, которая разрушает их ауру. Он сказал, что их как бы убивает рикошетом от собственного залпа.
Грейс довольно долго молчала, размышляя.
— Очень интересно, но я сомневаюсь, что это что-то меняет. Суть та же: мы ответственны за смерть тех людей, и не важно, насколько плохи они были и заслужили ли свою смерть вообще, нам с тобой все равно придется жить с этим.
— Да, — сказал Лютер. — Придется.
— Лютер, он пытался убить тебя. Ты боролся за свою жизнь.
— Его аура погасла, словно какой-то лазер. Как будто кто-то щелкнул выключателем.
— Я знаю, каково это — видеть такое. Страшно от мысли, что это внутри тебя — способность лишать жизни без оружия.
Лютер заглянул в стакан.
— Чувствуешь, будто внутри у тебя сидит нечто нечеловеческое.
— О, мы обычные люди в полном смысле этого слова, — возразила Грейс. — Люди всегда умели убивать. Просто мы платим высокую цену за использование своего дара. Сомневаюсь, что кто-то останется прежним после того, как ступил на этот путь.
— Да, ты, я, Петра и Уэйн — мы все платим. А как насчет таких, как Суитуотер?
— Думаю, семейство Суитуотеров тоже платит, только по-своему, — ответила она. — Может, поэтому они так крепко держатся друг за друга. Они нужны друг другу, чтобы преодолеть последствия того, чем они занимаются. В одном я уверена: ни у кого из них нет настоящих друзей за пределами семьи — и не было, даже когда они были детьми. Они не могут позволить себе такую роскошь, как доверять чужим.
— Да, наверное, им всегда приходилось скрывать от детей правду о том, чем папа зарабатывает на жизнь. Дети болтливы.
— А потом детей учили лгать окружающим. Представляю, с каким трудом каждый Суитуотер находил себе пару.
— Семейный бизнес такого рода определяет образ жизни, — сказал Лютер. — Не будешь же обсуждать его с приятелями за партией в гольф.
— И все же я думаю, что у людей, как ты и я, ситуация иная. Сознание, что мы можем убивать таким вот особенным образом, с помощью наших аур, заставляет нас чувствовать себя… — Она замолчала, не найдя подходящего слова.
— Нецивилизованными, — подсказал Лютер.
— Да, нецивилизованными, — согласилась Грейс. — Нам не нравится думать о себе в таком ключе. Это оскверняет наше восприятие самих себя. Но есть одно, что характеризует нас: мы те, кто выжил. Мы превращаем удар в контрудар. Мы выживаем или прекращаем борьбу. Наверное, нам следует смириться с этой стороной своей натуры и принять ее.
Продолжая смотреть в ночь, Лютер накрыл ее руку, гладившую его бедро, своей. Она переплела свои пальцы с его, сжала их, встала и потянула его за собой в спальню.
Они ласкали друг друга жадно, страстно, торопливо, подтверждая то, что сказала Грейс. Они оба выжили.
* * *Зазвонил телефон и разбудил Лютера, вызвав в его организме резкий всплеск адреналина. Он открыл глаза. За окном ярко светило солнце. Почти десять, подумал он. И взял телефон.
