Татьяна Устинова - От первого до последнего слова
– Дима, что ты сказал?!
– Я спросил, подруга уже выздоровела? Ну, которая болела?..
Он хотел сказать, как ее любит. Он хотел сказать, что замучился один, что без нее он – ничто. Без нее и без хирургии. А вместо всего этого вяло спросил про подругу.
Чертов характер!..
Пока Алиса молчала в трубке, Долгов зашел на участок. Джесс бросилась на него и воздвигла монументальные лапы на его белую рубаху, и задышала в лицо, свесила язык и умильно, преданно и любовно лизнула в щеку. Долгов ее прогнал.
На высоком балконе, возле распахнутой двери в дом, стояла растерянная Алиса, в джинсах и черной маечке, с телефоном возле уха. Она стояла и смотрела на него.
Долгов сунул свободную руку в карман, приблизился, но подниматься по ступенькам на балкон не спешил. Задрал голову и тоже стал смотреть.
– Подруга выздоровела? – повторил он в трубку.
– Подруга? Какая подруга?
– Ну, которая плохо себя чувствовала?
– Дим, ты меня любишь?
Долгов вздохнул так тяжело, словно она собиралась его пытать и спрашивала, согласен ли он на это!..
– Да.
– Что – да? Ты меня любишь?
Она подошла к перилам, перегнулась через них и, как Джесс, уставилась ему в глаза своими золотистыми несчастными глазищами. Волосы мешали ей, и привычным, родным, хорошо узнаваемым жестом она попыталась убрать их за уши.
Долгов так ее любил, что почти не мог говорить.
– Дим, ты меня любишь? – повторила она жалобно.
– Да.
Почему-то они продолжали разговаривать по телефону.
– Я собирался тебе звонить, – сказал Долгов.
– Когда?
– Да вот… только что. Даже мобильный достал.
– А почему… не позвонил?
– Я не успел. Ты сама позвонила.
Джесс, ошалевшая от радости и бегавшая полаять на улицу, вернулась на участок, подалась было вверх по лестнице, на веранду, но поняла, что хозяин и вожак не собирается подниматься, скатилась к ногам Долгова, стала припадать на передние лапы и бросаться в сторону – играла.
Алиса совсем свесилась с перил, щеки у нее покраснели, и ему показалось, что он слышит ее дыхание.
– Дим, что случилось?!
Он пожал плечами.
– Ничего.
Она еще немного повисела животом на перилах, рассматривая его лицо, потом решительно сунула телефон в карман и сбежала по шаткой лестничке. Долгов все собирался поставить новую, прекрасную и прочную лестницу с перилами и балясинами, да вот так и не собрался.
Долгов знал, что будет дальше, и от предчувствия и ожидания у него вдруг взмокла спина.
Он никогда не делал первого движения. Он принимал от нее то, что она предлагала. Иногда принимал благосклонно, иногда кривлялся и «отвергал». Когда она была особенно некстати, сердился и вырывался, как строптивый малыш от матери, которая собирается его приласкать.
Сейчас ему было не до кривляний.
С последней ступеньки Алиса прыгнула ему на руки, он пошатнулся и подхватил ее, прижал изо всех сил, которых у него было много, здоровенными ручищами к груди, прямо к сердцу, которому тесно было там, где ему положено быть.
Если бы не было истории с его отстранением от работы, он бы, пожалуй, вот так уж сразу, с разгону «не простил» бы. Пожалуй, сделал бы серьезное лицо и выдал что-нибудь в том смысле, что им нужно серьезно поговорить. Он даже упрекнул бы ее в том, что ее капризы совершенно выбивают его из колеи, а она знает, как много у него работы! Он напомнил бы ей тихим голосом, что он такой, какой он есть, измениться никогда не сможет, и ей придется с этим смириться, или жить вместе они не смогут! Это я тебе говорю как ученый!
Но сейчас свернуть на привычную дорогу не получалось. Он прижимал ее к себе, зная только одно – она вернулась, она здесь, с ним, и все еще, может быть, как-нибудь наладится.
– Дима, что с тобой?
– Да все нормально, Алис.
– А почему ты меня не ругаешь?
– Я тебя вообще никогда не ругаю.
– Ну да!
– Конечно, не ругаю. Это тебе кажется, что ругаю. Потому что ты всегда слышишь не то, что тебе говорят.
– А почему сейчас ты вообще ничего не говоришь?.. Ты же должен меня воспитывать за то, что я от тебя ушла!
Долгов прижал ее покрепче, порылся носом в волосах, которые пахли так хорошо и привычно, нашарил ухо и поцеловал.
Пусть будет в ухо. Пока, для начала. Сразу сдаваться он не привык.
Джесс стояла рядом, смотрела вопросительно и повиливала хвостом, не понимая, почему, собственно, они обнимают друг друга, а не ее! Чего лучше – обнимали бы свою собаку, гладили по голове и за ушами, хвалили бы ее, говорили, что она «противная собака», «ужасная собака», «приставучая собака»! И еще велели ей «идти на место», а она брякнулась бы им под ноги, и этот самый главный, самый важный человек в ее жизни почесал бы ей пузо!..
Долгов здоровенной ручищей сдавил Алисе затылок под волосами и поцеловал еще и в лоб – сразу сдаваться он не привык! – и по правилам игры, она вся подалась к нему, чтобы он уж точно теперь не ошибся, куда именно нужно поцеловать, и он поцеловал ее в губы, и это было долго.
Джесс надоело стоять, она отбежала, поглядывая на них, повалилась на газон, поддала носом мяч, который покатился прямо к их ногам, и стала ждать, когда его бросят обратно.
Никто не бросил. Они вообще не обратили на нее никакого внимания!.. Они даже мяча не заметили!.. Джесс вскочила на лапы и обиженно гавкнула. Да сколько это будет продолжаться?! Обожаемый и главный человек приехал, а гладит почему-то не ее, Джесс, а соперницу! Еще небось в мячик станет с ней играть! Зря она поддала его носом, он теперь лежит прямо у них под ногами – наверняка будут друг с другом играть, а про нее, Джесс, позабудут!..
– Дим, я тебя люблю.
Он молчал.
– Дима, ты меня… точно любишь?
Он кивнул.
– Дим, прости меня! Ну, просто я тоже человек, и мне иногда сложно, особенно когда ты очень странный! А ты такой странный в последнее время!
Он кивнул.
– Дима, я бы давно приехала, если б ты только мне сказал, что хочешь меня видеть!
Он молчал.
– Ты устал, да?
Он кивнул. Он все целовал ее и никак не мог оторваться.
– Давай я закрою ворота, а ты пока пойдешь в дом. Я ужин приготовила. Ты можешь ванну принять, а потом будем ужинать, и ты все мне расскажешь. И я тебе тоже расскажу! Ты представляешь, у нас на работе такой скандал! Заказали препарат на заводе в Самаре и даже проплатили, а оказалось, что препарата на складе нет! Вообще нет! То есть этот самарский завод непонятно чем занимался! Возможно, они все это время изготавливали что-нибудь полезное и ценное, но уж точно не лекарственные препараты, а завод-то фармацевтический!
Он кивнул. Он ее почти не слышал.
Сердце не помещалось за ребрами.
Долгов – как врач и ученый! – точно знал, что это самое сердце всегда одного размера и всегда на месте, и тем не менее чувствовал, какое оно огромное, раз в сто больше, чем у нормального человека. И как оно содрогается от любви.
