Екатерина Красавина - Право первой ночи
Но Губарев только махнул рукой.
Они с Витей пришли в приемную президента «Алрота» в строго назначенное время — два часа. Сеульская позвонила по селектору, и их пригласили в кабинет.
Они сели за стол, поставленный перпендикулярно большому массивному столу Викентьева. В кабинете было приятно прохладно. Работали кондиционеры. Сам президент «Алрота» выглядел неважно. Помятый темно-серый костюм, щетина на подбородке, припухшие глаза.
Викентьев откинулся на стуле и посмотрел прямо перед собой.
— Вы хотите побеседовать со мной насчет Анжелы…
Возникла пауза.
— Да. Мы понимаем, что вам тяжело… Вячеслав Александрович покачал головой.
— Задавайте все вопросы, какие вы сочтете нужным.
— Мы пытались связаться с вами…
— Меня не было, — резко сказал Викентьев. — Я уехал из города. На несколько дней. Приходил в себя.
Снова пауза.
— Какие у вас с дочерью были отношения в последнее время?
— Я не буду скрывать от вас, что они разладились. Анжела всегда была трудным ребенком, но когда Наташа… Наталья Родионовна была здорова, она влияла на нее. А когда жену парализовало, Анжела совсем отбилась от рук. Сначала просто не приходила ночевать, а потом стала снимать жилье. Я всегда боялся за Анжелу. По этой причине запретил ездить на машине. Раньше у нее был автомобиль, но после того, как она чуть не попала в аварию, я продал его. Так она стала брать машины у друзей… — Викентьев махнул рукой. — Я жил в вечном страхе, что она влипнет в какую-нибудь историю…
— Что послужило причиной ее ухода из родительского дома?
Углы губ Викентьева опустились вниз.
— Трудно сказать. Наверное, взыграл характер. Решила доказать свою самостоятельность. Правда, она выбрала для этого не самое лучшее время. Больная мать, которая переживала за нее.
— Вы поддерживали дочь после того, как она покинула ваш дом?
— Материально?
— Да.
— Я давал ей небольшие суммы денег. На жизнь. Любопытно, подумал про себя Губарев, что он имеет в виду под «небольшими» суммами?
— Она звонила вам? Приходила домой?
— Звонила. Но в основном мы встречались вне дома.
— Когда вы встречались в последний раз? Викентьев посмотрел в органайзер, лежавший перед ним.
— Месяц назад.
— Вы передавали ей деньги?
— Да.
— Сумма оставалась неизменной? Викентьев поглядел на Губарева с удивлением.
— Нет. Я уменьшил Анжеле финансовую помощь. Но какое отношение это имеет к теме нашей беседы?
— Имеет. И намного уменьшили? Президент «Алрота» ответил с легким раздражением:
— Анжела получала достаточно, чтобы ни в чем не нуждаться. А поощрять ее экстравагантные траты и причуды я был не намерен.
— Вы знали, что она употребляла наркотики? Кадык Викентьева судорожно дернулся.
— Да, — отчеканил он.
— Вы принимали какие-нибудь меры?
— Я предлагал ей лечь в хорошую клинику. Но она отказалась.
— Вы хорошо знали окружение вашей дочери?
— Увы! Я старался контролировать ее, но… Анжела не хотела этого.
— У вас есть какие-нибудь версии насчет того, кто мог убить ее?
— Никаких! Может быть, молодые люди, с которыми она общалась…
— Вы знаете Руслана Мансурова, у которого были близкие отношения с вашей дочерью?
— Руслана? Да.
— Что вы можете о нем сказать?
— Я знаю его с положительной стороны. У нас с ним совместный бизнес. Дела идут неплохо.
— А как человек что он собой представляет?
— Ответственный, обязательный. Хороший аналитик. Разница в возрасте не позволяет нам быть друзьями. Мы коллеги. И все.
— Вы одобряли его роман с Анжелой?
— Руслан — неплохой парень. Пусть уж лучше с ним, чем с другим.
— Простите, еще один вопрос деликатного характера. Что послужило причиной болезни Натальи Родионовны? Появление в вашем доме Алины Дмитриевны?
Брови Викентьева сдвинулись. Раздражение шло по нарастающей.
— Это здесь ни при чем. Ее парализовало раньше.
— Но все же должна быть какая-то причина болезни вашей жены?
Викентьев нахмурился:
— Все было так внезапно…
Губарев понял, что больше президент «Алрота» ничего не скажет.
— Спасибо за беседу, — сказал майор, вставая. — Мы свяжемся с вами, когда понадобится.
— Да, да. Обращайтесь. Секретарь соединит меня. В срочном порядке.
— Что-то он не договаривает, — сказал Губарев, когда они ехали в машине.
— Что именно? — спросил Витька.
— Понятия не имею. Если бы знать!
— Почему у вас такие мысли?
— Интуиция.
— Это касается Анжелы?
— Нет, его жены. Натальи Родионовны.
— Натальи Родионовны? — переспросил Витька.
— Да.
— Странно! Она-то здесь при чем?
— При том! Мне пришла в голову одна мысль: почему ее парализовало? Должно же быть этому какое-то объяснение. Не старая еще женщина… и вдруг — паралитик!
— Разные случаи в медицине бывают.
— Бывают. Но все равно, мне кажется, за этим что-то стоит.
— Может быть, вам только кажется?
Улица стояла, водители задыхались в пробке, оглашая воздух нетерпеливыми гудками.
— Нет, — упрямо мотнул головой Губарев. — Не кажется. Я знаю: так оно и есть. Я уверен в этом.
— Раз вы уверены…
— Не иронизируй, Вить! Вспомни, когда мы спросили об этом Наталью Родионовну, ее всю передернуло. По лицу словно тень пробежала.
— А вдруг ей этот вопрос был крайне неприятен. Все-таки напоминание о болезни… Кому это понравится? А потом, она сама говорила, что переживала из-за дочери-наркоманки. Да и характер у Анжелы был, судя по всему, не сахар. Какая мать это вытерпит?
— Все это так. Вить. Но что-то мне не дает покоя. Вспомни, когда мы спросили, давно ли испортились ее отношения с дочерью, она сказала что-то вроде: умирание всегда происходит постепенно. Наталья Родионовна произвела на меня впечатление трезвой, рассудительной женщины. Я думаю, что она давно уже не питала насчет Анжелы никаких иллюзий. Это Викентьев боролся как мог: поучал, воспитывал. Ее не могло парализовать из-за Анжелы. Она понимала, что дочь фактически потеряна.
— Умом все можно понять, но она же мать. Сердце-то болело.
— Все равно я убежден в своих словах. Ее болезнь явилась результатом какого-то стресса. Вопрос: какого?
Губарев вытянул шею, смотря поверх блестящих крыш автомобилей. В воздухе реял едва различимый смог, окутывавший город легчайшей серой завесой.
А вскоре на семью Викентьевых обрушился еще один удар. Умерла Наталья Родионовна. От передозировки лекарств. Я пришла, как обычно. В семь вечера. Дверь мне открыла Марина Семеновна. Она неприязненно посмотрела на меня, но не отошла в сторону, пропуская внутрь, а застыла в дверях.
— Я к Наталье Родионовне.
