Марина Крамер - Все оттенки желаний
Вздыхаю:
– Заказывай.
Официантка приносит два высоких бокала с холодным шампанским. Мы пьем, даже не чокаясь, как на похоронах… Собственно, это они и есть.
– Ты знаешь, мне кажется, что больше никогда не будет у меня такой, как ты. Ты, оказывается, была идеальная…
Зачем он портит все словами? Неужели не понимает, что мы расстались? Навсегда расстались, окончательно. Больше ничего уже не будет. Я не хочу и не желаю ему зла – мы слишком много (в который уже раз я повторяю эту фразу!) пережили вместе.
– Мне пора, Костя… – Я встаю из-за столика, и Костя тоже вскакивает:
– Я тебя провожу.
– Не нужно. Здесь совсем недалеко.
– Ты даже не поцелуешь меня? Неужели не хочешь? – Он берет меня за руку и мешает выйти.
– Отпусти меня, Костя…
– Ну, как знаешь! Ты, кстати, ему скажешь про сегодня? – Как он про Джера… в третьем лице, не называя по имени.
– Конечно, скажу. Я ничего от него не скрываю.
Я аккуратно освобождаюсь от его руки и выхожу из кафе. Главное, чтобы он теперь не вышел за мной, чтобы не догнал, не заговорил. Я не выдержу.
Оказывается, собственная боль не доставляет удовольствия. От нее все внутри скручивается в тугую пружину, и кажется, что она вот-вот развернется во всю длину и порвет мышцы, кожу. Так больно… И эту боль можно вытравить из себя только чужим страданием. Чужим страхом, полными ужаса глазами, с мольбой обращенными к нему.
Он снова садится в машину. Снова начинается охота…
* * *Стоит только решить, что наконец все в жизни устаканилось, как тут же получаешь по морде кулаком. Я беременна. Просто ужас! Две полоски на тесте не оставляют сомнений.
Наскоро приняв душ, я несусь в больницу. Прямо с утра, ровно в семь, я уже в приемном, чтобы не мучиться и не изводить себя. Никто не в курсе…
Димка-гинеколог качает головой:
– Ну ты, мать, вообще…
– Не воспитывай, назначай время.
– Да хоть сегодня через пару часов – анализы экспрессом сделаем, и пошли, – Димка моет руки и смотрит сочувственно – он прекрасно знает мой диагноз и знает, что мне одинаково противопоказаны и аборт, и роды. Последнее – опаснее.
Ну, что же – через два часа так через два. Сдаю анализы, отключаю телефон. Сижу в курилке, курю одну за другой и плачу.
Не хочу никого слышать, видеть. Но, выйдя в коридор, вижу Костю, направляющегося в ординаторскую, быстро разворачиваюсь и шмыгаю обратно, устраиваюсь на подоконнике и вытаскиваю новую сигарету. Меня так и наркоз не возьмет!
…Потом ничего не помню. Даже то, как шла домой. Это вообще странно – перешла ведь как-то оживленную проезжую часть, открыла две двери, разделась и легла на диване в большой комнате, а не помню. Сплю почти до пяти.
Когда решаюсь включить телефон, обнаруживаю семь звонков от Джера. Ненавижу себя за то, что не могу позвонить и сказать. И понимаю, что скажу обязательно, и потом никто не сможет предположить, как что будет. Наверное, все-таки надо было как-то и его в известность поставить… Черт…
Он как чувствует – звонит сам.
– Да…
– Лори, зачем?
Это вместо «здравствуйте»… Знает. Разумеется, Костя сказал. В том, что Димка ему доложит, я не сомневалась – никто не в курсе, что мы расстались.
– Прости…
– При чем тут это? Почему не сказала?
– Не успела.
– Не ври! – он повышает голос. – Ты решила за двоих.
– Ну, убей меня!
– Прекрати это. Я сейчас приеду.
Я не успеваю сказать – «не надо». Приходится вставать и хоть как-то приводить себя в порядок. Слабость такая, что меня шатает от стены к стене. Дома полный бардак – ремонт в спальне закончен, но в большой комнате на полу все еще лежат вещи из шкафа, я так и не успела разложить их по местам – просто не хватило времени и сил. Пахнет свежепокрашенным потолком – меня тошнит от запаха.
Джер приезжает не очень быстро, я открываю дверь и сразу оказываюсь в его руках. Он осторожно поднимает меня и несет на диван:
– Зачем ты встала? Как чувствуешь себя?
Я плачу. Ненавижу идиотский вопрос о самочувствии, особенно в такой вот ситуации. Как я должна себя чувствовать?! Как баба, сделавшая аборт! Это очевидно!
– Почему ты не сказала мне?
– Что это изменило бы? – зло спрашиваю я, вытирая глаза рукавом халата.
– Ничего. Но я бы знал.
– Джер, теперь ты знаешь – полегчало?
– Не кричи! Нет, не полегчало. А тебе полегчало оттого, что ты промолчала, а? Пойми простую вещь – я должен разделять ответственность с тобой, даже не разделять – брать ее на себя. А ты не даешь мне возможности это делать.
– У тебя два выхода: смириться или уйти. Сломать меня ты не сможешь, – я сажусь спиной к нему и вытираю слезы. Ненавижу плакать при нем, ненавижу быть слабой.
– И пробовать не стану. Но не уйду, не проси. И больше не смей от меня скрывать что-то. – Он разворачивает меня к себе. – Поняла? Я знаю, что не могу влиять на твое решение, но знать я имею право. Я тоже имею отношение к этому.
– Зачем тебе? Все равно ничего не изменилось бы. Потому что рожать мне нельзя.
Он молча сгребает меня в охапку, прижимает так, что больно. Я слышу, как тяжело он дышит, и понимаю, что переживает. Странно…
– Прости меня, Лори… это я виноват.
– Не надо. Никто не виноват, просто так вышло. Не переживайте, сэнсэй, все наладится.
– Не заигрывайся.
– Я не играю, как никогда. Серьезно, Джер, – хватит. Уже все. Поцелуй меня.
– Не могу.
– Ты меня ненавидишь?
– Что за детсад? За что? Ты не могла по-другому. Я это знаю не хуже твоего.
И вот это меня почему-то особенно злит, то, что он знает не хуже моего и от Кости. Я сказала бы сама, я все всегда говорю – просто всему свое время, и незачем было влезать. Но теперь уже что об этом говорить…
– Деточка… – извиняющимся тоном начинает Джер, поглаживая меня по голове, как маленькую. – Мне нужно на работу… Но вечером, если хочешь, я приеду, заберу тебя, и мы поедем ко мне – хочешь?
– Мне нужно полежать сегодня, да и муж…
– Ну, хорошо, я тогда позвоню вечерком? – Он целует меня в губы, в щеки – куда удастся дотянуться, потому что я прячусь. – Ты обиделась?
– Нет, ты что… Я понимаю, тебе нужно.
На самом деле мне так хочется, чтобы он остался и побыл со мной, просто посидел рядом, а я бы поспала – мне так легче. Но у него работа, я понимаю.
Кое-как оторвавшись от меня, Джер идет в коридор и просит, чтобы я не провожала. Я и не собираюсь – не могу, мне почему-то вдруг очень больно видеть, как он уходит.
Только к вечеру меня отпускает. Ощущение даже не физическое – моральное скорее. Как будто что-то оборвалось…
Я порой себя просто ненавижу. Вот так взяла бы – и об стенку. Что за человек… Когда все в жизни хорошо, мне непременно нужно перчику, непременно нужно, чтобы земля под ногами горела.
