Татьяна Устинова - Миф об идеальном мужчине
Почему Гольдины уехали из квартиры Мерцаловых еще до того, как там появилась милиция? Действительно беспокоились за детей или больше беспокоились за себя?
Что за история знакомства Сергея Мерцалова и Элеоноры Ковровой? Ирина в разговоре со мной и секретарша Мерцалова в разговоре с Полевым упомянули, что в отпуск они всегда, всегда ездили вместе. Как может мужик, пребывая на курорте с женой и двумя детьми, снять там девицу?
Что за человек отец Элеоноры? Что случилось с его первой женой? Как она умерла?
Так. А теперь скажите, майор Ларионов, какое отношение все это имеет к Клавдии Ковалевой, за которой тоже установлена слежка?
Не знаете?
Вот то-то же…
Горячая ванна должна была помочь. Ему всегда хорошо помогала горячая ванна. Очень горячая, почти кипяток.
В очередном дамском журнале, который он с терпеливым ослиным упрямством изучал, когда расследовал убийство все того же кутюрье, было написано, что в кипятке любят мыться исключительно женщины.
Наврала литературная барышня, сочинившая эту статью.
Майор Ларионов тоже очень любил помокнуть в кипятке.
Ванна помогла. По крайней мере он стал меньше себя ненавидеть, и хорошо, потому что у него не было возможности тратить драгоценное время на нелюбовь к себе.
И социум, в котором он так и не научился жить, непременно заметил бы его агрессию и отреагировал бы на нее плохой работой. Ребята решили бы, что злится он на них, и драгоценное место в их гениальных головах было бы занято не расследованием, а исключительно мыслями о недовольстве майора.
Он пил кофе, когда позвонил телефон.
Поднимая трубку, он посмотрел на часы. Очень рано, седьмой час. Кто бы это мог быть?
– Андрей? – пророкотал в трубке сытый бас. – Приветствую. Полковник Крылов. Не узнал?
– Нет, Толя, – сказал Андрей. – Не узнал. Ты чего так рано? Дежуришь?
– Дежурю, – подтвердил Крылов со вздохом. – Почти отдежурил. Андрей, тебе только что звонила… – он зашуршал бумажками, очевидно, отыскивая нужную, – …звонила Ирина Николаевна Мерцалова. Вдова твоего потерпевшего.
– И что? – спросил Андрей и поставил кружку на стол.
– Она сообщила, что уезжает на дачу. В Москве больше оставаться не может, и все такое. Адрес: поселок Ильинское, улица Геологическая, дом три. Сказала, что ты оставил телефон и просил предупреждать тебя обо всех перемещениях.
– Да, – сказал Андрей. – Все правильно, Толя, спасибо тебе.
– Да не за что, – пророкотал полковник. – Ну что? Теперь в Ильинку попилишь?
– Попилю, – согласился Андрей. – Куда ж деваться?
– Некуда нам деваться, брат Андрюха! – горестно сказал полковник. Для всех день только начинался, а для него почти заканчивался. То-то он и веселился. – Ну, бывай!
– Бывай, Анатолий Петрович!
Андрей положил трубку и по привычке поставил на живот кружку.
Что это значит?
Она такая дисциплинированная, что даже в омуте своего чудовищного горя не забыла предупредить милицейского майора о том, что собирается на дачу?
Или я зачем-то срочно ей понадобился?
Понадобился, решил Андрей. Или меня нужно переводить на склад.
Она что-то хочет мне сказать, чего не может сказать дома.
Нужно ехать.
* * *С утра пораньше Оля Дружинина позвонила в три места и везде договорилась о встречах. Даже договориться и то было не слишком просто.
Не любят нас, грешных. Не хотят с нами разговаривать. У них беда, а мы лезем с вопросами, кто где был, кто с кем спал, кому что померещилось.
С утра у Ольги всегда было плохое настроение. От одной мысли о том, что ей предстоит сделать за день, она начинала сердиться. Иногда она сердила себя специально. Сердитая, она лучше работала.
Первой в ее списке была Мила Гольдина.
Ольга приехала к ней довольно рано, она только-только проводила в школу детей.
В квартире был беспорядок, но не стойкий, как поняла Ольга, зыркнув по сторонам наметанным женским глазом, а такой… новообретенный. Как будто у хозяйки в последние несколько дней все валилось из рук. Впрочем, скорее всего так оно и было.
– Я сейчас сварю кофе, – не глядя на Ольгу, сказала Мила. – Хотите?
– Хочу, – согласилась Ольга.
Морщась, Мила сдвинула в сторону грязную посуду и стала сыпать кофе в медную армянскую турку.
– У вас курят? – спросила Ольга, без приглашения пристраиваясь к столу. – Вообще говоря, я могу потерпеть…
– Не надо терпеть! – возразила Мила с досадой и сунула ей пепельницу в виде бело-розового кролика. На пузе у кролика была пристроена корзина, в которой нужно было тушить окурки. Это была замечательная, вполне мещанская пепельница, не похожая ни на одну вещь, которую Ольга видела до этого в квартире Мерцаловых.
Очевидно, при всем родстве душ и необыкновенной дружбе они были очень разными людьми – Гольдины и Мерцаловы.
В молчании они подождали, пока вскипит кофе.
– Что вы хотели у меня спросить? – Мила разлила кофе в чашки. – Мне в двенадцать уже за ребятами ехать, так что…
– До двенадцати я управлюсь, – сказала Ольга, стараясь быть как можно более приветливой. Собственно, ее интересовал только один вопрос, но в лоб задать его она не могла.
– Расскажите мне о Сергее Мерцалове, – попросила Ольга, глядя в бледное лицо. – Просто расскажите, что помните.
– Господи, зачем вам это? – Милу даже передернуло. Как будто в сильном ознобе она потянула рукава свитера, чтобы спрятать в них руки, и так, рукавами, взяла чашку. – Он был близким человеком, понимаете? Для нас это… катастрофа… то, что случилось. Мы с Сашей…
– Вы работаете? – перебила Ольга.
– Нет. Я работала до тех пор, пока не появились дети. Я медсестра. Мы с Сашкой поженились после того, как он два месяца отработал на практике в нашей больнице. А потом мы решили, что мне лучше не работать. Бабушек нет. Сашина мама давно умерла, а моя далеко, под Рязанью. У нее там дом, сад… Бросить все это она не может, ну а мы что ж… заставлять ее мы не стали… Да мне и не хочется на работу на самом деле. Сашкиных денег нам хватает, а я здесь, – она обвела взглядом кухню, – вполне на месте.
Мила Гольдина была красивой женщиной. Высокая, наверное, вровень с мужем, статная – не слишком худая и не слишком полная, очень уютная. Розово-белая, как кролик с корзиной на пузе.
Она говорила и говорила и, кажется, увлеклась, несмотря на весь холод, которым обдавала Ольгу еще двадцать минут назад.
Направляемая Ольгиными сочувственными вопросами, она добралась до того дня и до того вечера и в конце концов заплакала, вытирая слезы рукавом свитера.
– Дело не в том, что мы каждый день созванивались или поверяли друг другу все свои секреты. Просто мы всегда знали, что они у нас есть. Ира с Сережей. А мы у них. Они ведь очень давно женаты, как и мы, хоть мы и постарше немного… Сережка всегда говорил, что таких жен, как мы с Иркой, больше в природе не осталось, они с Гольдиным разобрали последних. А нам, дурам, это приятно было… И в отпуске, знаете, мы никогда друг другу не мешали. Пили мужики у нас не шибко, больше любили на солнце лежать и ничего не делать. – Она внезапно засмеялась сквозь слезы. – Это просто даже удивительно. Они на пляже могли день пролежать, не шевелясь и не разговаривая. Мы с Иркой и на экскурсии сбегаем, и на базар сбегаем, и с детьми в какое-то там непонятное водное поло поиграем, а эти два… лежат и лежат. Как моржи. Потом вдруг Сережке приспичит на яхте в море идти, ну они идут, а мы остаемся. Гольдина даже на эскалаторе в метро укачивает, что уж там про яхту… Потом Гольдину приспичит в ресторан, а до ресторана два часа ехать в горы. Ну, мы едем, а Мерцаловы остаются – Ирка горы не любит… Вы понимаете, да? Мы были как родные. Они нас не стесняли, мы их не стесняли… А теперь… Я даже думать боюсь, что там с Иркой. Я ехать к ней боюсь, понимаете?
