Энн Стюарт - Красив и очень опасен
Он опустился перёд кроватью на колени, прижав лицо к уютной и благоуханной впадинке над ключицей Кэссиди. Ричард мечтал навсегда осушить ее слезы, услышать, как она смеется. Хотел, чтобы для нее всегда сияло солнце, чтобы она веселилась и радовалась жизни, как дитя. Для него самого будущее рисовалось самыми мрачными и темными красками.
Ричард был настолько возбужден, что боялся даже прикоснуться к Кэссиди. Он старался не шевелиться, надеясь долготерпением погасить жаркое пламя, бушующее в его чреслах. До сих пор он вел свою партию предельно осторожно и расчетливо; на этом этапе права на ошибку у него уже не было. Кэссиди душой и телом принадлежала ему, она сделает все, что он от нее потребует, и сопротивляться не станет. Ему же осталось только немного перетерпеть…
В это мгновение Кэссиди прикоснулась к нему. Рука ее скользнула в расстегнутые джинсы, а длинные пальцы сперва нащупали, затем обвили напряженный фаллос. Ричард поспешно отшатнулся и, отойдя к окну, остановился в лунном свете.
— Дай мне одну минуту, — попросил он внезапно охрипшим голосом.
— Нет, — услышал он в ответ и, донельзя удивленный, повернул голову. На постели возлежала прекрасная языческая богиня, огненно-рыжим кудрям которой позавидовала бы сама бессмертная Фрейя, распутный ангел с белоснежной кожей и фигурой Афродиты.
Ричард отчаянно боролся с собой, тщетно пытаясь обрести самообладание и призвать на помощь остатки спасительного циничного юмора.
— Нет? — переспросил он. — А мне казалось, я сделал все, чтобы ты была сыта хотя бы на ближайшие четверть часа.
Не сработало. Кэссиди спрыгнула с кровати и грациозно, как кошка, приблизилась к нему, не обращая внимания на наготу.
— Ты ведь знаешь меня как облупленную, — промолвила она, великолепная беломраморная богиня в серебристом лунном свете. Полная противоположность хрупкой девушке, на которой он в свое время так опрометчиво женился, напомнил себе Тьернан, надеясь хоть с помощью этих воспоминаний подавить безумный пожар сладострастия, сжигающий нутро.
Но даже обращение к мертвой жене не помогло. И вот, глядя на приближающуюся Кэссиди, Ричард едва ли не впервые в жизни почувствовал необоримое желание повернуться и бежать без оглядки.
Кэссиди подошла вплотную, и Ричард уловил тонкий запах ее кожи, прозрачный аромат духов, смешанный с более тяжелым и удушливым ароматом цветущих нарциссов. И еще один запах, неоспоримый признак ее возбуждения.
— Но ты до сих пор так и не осознал, — продолжила Кэссиди тем же спокойным тоном, — что я начала тебя понимать. Несколько недель ты пытался меня запугать, но теперь я впервые поняла, что и ты способен меня бояться.
Ричард заставил себя цинично улыбнуться, но сердце его колотилось со скоростью пулемета.
— Дать тебе нож, Кэсси? — выдавил он.
— Нет, — ответила она. Затем, словно кающаяся послушница, опустилась перед ним на колени и, откинув со лба непослушные волосы, стянула с Ричарда джинсы. Его огромный фаллос, словно пойманная птица, затрепетал в ее руках, и, несмотря на свои уверенные движения, Кэссиди почувствовала, как по спине ее пробежал холодок. — У меня есть более опасное оружие, — сказала она, наклоняясь.
В следующее мгновение Ричард увидел, а затем и почувствовал, как ее губы сомкнулись вокруг его разрывающейся от желания плоти.
Он наклонился и погрузил пальцы в спутавшиеся волосы Кэссиди, твердо намереваясь оттолкнуть ее. Но, вопреки его воле, руки сами прижали голову Кэссиди к животу, пленив ее, хотя Кэссиди и не собиралась бежать.
Нет, не об этом помышлял Ричард. Он хотел когда-то безраздельно властвовать над Кэссиди, завлечь в свои сети, поработить ее, целиком подчинив своей воле. Но в эту минуту, напротив, он стал ее рабом, целиком и полностью оказался в ее власти, согласился отдаться на милость победительницы. Поразительно, но, понимая все это, Ричард всем своим существом отдавался страсти, уже не контролировал более свои поступки, позабыв обо всем на свете, кроме жаркого и до безумия сладостного плена ее губ.
Перед ним на коленях стояла несравненная женщина. С чудесной улыбкой и вечно испуганными глазами, с доброй и ранимой душой, с исключительно развитым материнском инстинктом, придающим ей силы для любой, пусть даже смертельной схватки. И главное, рядом с ним именно та женщина, которую он искал, женщина, которую он любил…
В последний миг Ричард все-таки попытался отстраниться, спастись, пока не произошло непоправимое, но Кэссиди не позволила ему вырваться; ее руки еще сильнее обхватили его бедра, насильно удерживая, в то время как мягкие, неумелые, но неумолимые губы порождали в нем самые сильные и невероятные ощущения, каких он не испытывал ни разу в жизни. И вот настало незабываемое и трепетное мгновение, когда, не в силах больше противиться неизбежному, Ричард выгнулся навстречу сладостной пытке и выплеснул ту пульсирующую и фонтанирующую страсть, которую никогда прежде не испытывал ни с одной другой женщиной.
Ричард прекрасно знал, что и для Кэссиди это испытание — первое в жизни. И оно никогда не повторится для нее с другим мужчиной. И его самого, и все то, что из него изверглось, она восприняла с неподражаемым стоическим спокойствием. Немного отдышавшись, Ричард опустился на пол рядом с Кэссиди и порывисто обнял ее.
Разгоряченная, взволнованная и дрожащая, она прильнула к Ричарду, зарывшись лицом в его крепкой и влажной груди. Кэссиди поняла, что победила, но одновременно и проиграла. Да, Ричард теперь принадлежал ей, но зато и ее добровольно возложенные на себя узы стали еще крепче.
Она попыталась высвободиться, и Ричард не стал ее удерживать, надеясь только, что Кэссиди не заметила, с какой неохотой он разжал объятия. В лунном свете лицо рыжеволосой женщины казалось бледнее обычного, и лишь пунцовые щеки выдавали душевное состояние. Не привыкла Кэссиди к таким любовным играм. Ричард отметил про себя, что румянец очень ей идет.
— Ванная напротив, — показал он, вставая и помогая Кэссиди подняться. Хорошо, что его подруга такая застенчивая! Стоило ей опустить сейчас голову, и она не преминула бы увидеть, насколько он опять возбужден. Впрочем, Ричард уже начал к этому привыкать. В присутствии Кэссиди он почти все время ощущал себя сатиром с откровенных картин, изображающих сцены вакханалий.
— Спасибо, — пробормотала Кэссиди с неуместной до нелепости вежливостью и проскользнула мимо него к двери. Ричард с превеликим трудом подавил в себе желание прикоснуться к ней, погладить атласную кожу.
— Пожалуйста, — так же вежливо ответил он. Проводив Кэссиди взглядом, он вдруг подумал: «А не стошнит ли ее? — И сам себе ответил: — Нет, вряд ли».
