Елена Яковлева - Уйти красиво
— Что за чушь! Для бывшего следователя вы не слишком логично рассуждаете, уважаемый Николай Степанович. Ну, допустим, я действительно ее убил из-за рукописи. Тогда зачем бы я тут же побежал с ней в издательство, я бы, наверное, выждал какое-то время, а уж потом… Вы что, мало фильмов смотрели про ограбления банков? Забыли, что преступники всегда прячут добычу на длительный срок. А уж когда страсти улягутся, когда полицейские в безуспешных поисках сотрут подошвы, они выныривают где-нибудь на средиземноморском побережье загорелые, в гавайских рубахах и начинают сорить денежками направо и налево, попивать дорогое виски в обществе длинноногих красавиц.
Поздняков вернулся к столу, опустился на скамейку и заглянул в глаза Воскобойникову:
— Конечно, так было бы надежнее. Думаю, выжди вы и впрямь месячишко-другой, все бы запуталось окончательно, и я бы, пожалуй, так и остался с пустыми подозрениями и сомнениями. Но ваша, Гелий Андрианович, беда в том, что вы не можете ждать. Вы совсем не можете ждать, Гелий Андрианович…
Руки Воскобойникова суетливо забегали по столешнице, будто он пытался разгладить морщинки на невидимой скатерти.
— Очень странно… Почему это я не могу ждать? Честное слово, вы меня интригуете.
Он даже попробовал саркастически рассмеяться, но на этот раз у него не получилось даже россыпи гороха.
— Вы не можете ждать, потому что дни ваши сочтены, Гелий Андрианович. Звучит банально, но это так. Нет у вас времени. Я знаю, что у вас рак.
Воскобойников побледнел так, словно услышал о своей болезни впервые, голова его склонилась набок и затряслась, лицо приняло почти бессмысленное выражение. Поздняков даже начал опасаться, что с ним случится обморок. Но Воскобойников довольно быстро взял себя в руки.
— Так, значит, вы знаете и об этом… Что ж, похвальная осведомленность.
Больше он ничего не сказал, и Поздняков почувствовал, что у старого писаки попросту иссякла воля к сопротивлению.
— Не возражаете, если я продолжу?
Воскобойников так ушел в себя и свое горе, что не сразу понял вопроса, а когда наконец до него дошел его смысл, лишь устало кивнул. Мол, делайте что хотите.
— Итак, вы не только не имели времени на ожидание… Собственно, сама болезнь, точнее — ваша осведомленность о ней, и подтолкнула вас к новому преступлению. Не знаю, правда, каким его считать по счету: вторым или третьим. Склоняюсь к мысли, что все-таки третьим, потому что бессовестное присвоение чужого труда и таланта — тоже преступление. В общем, вы решили устроить на прощание салют из всех орудий. Вы знали о Ларисиной манере писать на чем ни попадя, урывками, буквально между делом, легко и без видимых усилий, и это вас раздражало. А еще сильнее раздражало сознание того, что вы ее больше не в силах принудить делать вам царские подарки в виде написанных за вас романов.
В то утро, я думаю, когда вы столкнулись у ворот, разговор у вас был не о погоде и не о машинах, как вы утверждали, разговор был совсем о другом. Она в очередной раз напомнила вам о той давней истории, о том, как вы убили Рунцевича. Вы обменялись привычными любезностями и разошлись. Весь день вы наблюдали за происходящим на ее даче, обратили внимание на ее раздражение и взвинченность, частые визиты к ней. Возможно, слышали и ее разговор на повышенных тонах с Виолеттой Шихт, свидетельницей которого невольно стала и молочница. Кстати, то, как вы помогали моему следствию, — тема для отдельного разговора. Именно вы вывели меня на молочницу, вы самым счастливым образом видели, как Ольшевский приехал в Хохловку… Однако вернемся к злополучному воскресенью, когда вы поняли, что лучшего случая вам уже не представится. Вы знали, в каком состоянии Лариса, удостовериться в этом было несложно. Достаточно было пару раз позвонить ей и тут же бросить трубку — уже по одному ее ответу можно было догадаться, что она уже хорошо приложилась к бутылке. Дальше — дело техники. Намешать в стакан пьяной женщине лошадиную дозу снотворного, думаю, было для вас нетрудно. А уж прихватить с собой рукопись, скорее всего валявшуюся на диване или рояле… Потом вы ее быстренько набрали на компьютере и снесли в издательство. А всему причина то, что вы не хотели умирать писателем, о котором забыли все, включая благодарных читателей. Вы хотели уйти красиво, устроив напоследок фурор своим неожиданным бестселлером, чтобы все заговорили: «А ведь старик Воскобойников, оказывается, вовсе не исписался, а даже наоборот, жаль только, что болезнь его скосила». Никто из ваших почитателей так и не догадался бы, что страшная болезнь сразила вас уже давно, задолго до рака. Я даже знаю, как она называется…
— Как? — Воскобойников смотрел на свои намертво сцепившиеся руки.
— Комплекс Сальери.
— Неплохо звучит, — заметил Воскобойников равнодушным тоном. — Вам бы самому попробовать себя на писательской стезе, так у вас все складно получается.
— Что вы! Складно получалось у вас, — возразил Поздняков, — а я всего-навсего летописец, правда, отнюдь не беспристрастно излагающий ваше грешное и запутанное житие. А излагать, поверьте, есть что. Даже если оставить за скобками сами преступления. Чего стоит та лекция, что вы мне прочитали после похорон Ларисы о мотивах убийства, о Ларисином окружении, о кризисе, который она переживала. Все так тонко, со знанием дела, а главное, так ненавязчиво! Вы никого не обвиняли, вы даже себя занесли в список предполагаемых убийц, как и меня, кстати. Да еще и свели все это дело к однозначному выводу: при таком количестве подозреваемых искать убийцу практически безнадежно. Но одновременно незаметно навели меня на вполне определенный след. Вы усиленно, хоть не впрямую, конечно, рекомендовали мне заняться Виолеттой. Причем чутье вас не подвело, Виолетта натворила много гадостей, она однозначно подлая по натуре баба. Не исключено, что на ней вообще пробы негде ставить. В одном она не виновата — не она убила Ларису.
Воскобойников и не пытался возражать. Он сидел, уткнувшись взглядом в стол, постепенно склоняясь все ниже и ниже, точно под тяжестью предъявляемых ему обвинений. Поздняков и не собирался его щадить.
— А ваше замечательное алиби, в которое поверил следователь Ругин. Вы уехали в Москву электричкой, поскольку ваш старый «Фольксваген» был в очередном ремонте, но почему-то уезжавший в то же время из Хохловки Ольшевский не видел вас на платформе. Но это мелочь. Важнее другое — случайная реплика молочницы, заметившей стоящий во дворе автомобиль, который по вашей версии находился в этот момент в вашем же московском гараже. Вы поправили женщину, и она засомневалась, заявив, что видела ваш «Фольксваген» накануне, и я тогда, к сожалению, не придал этому значения. И только узнав о вашем замечательном комплексе, я расставил все точки над «i». Имея под рукой машину, вы, конечно, приехали в Москву, показались соседям, которые с удовольствием подтвердили впоследствии ваше алиби следователю Ругину. Около полуночи вернулись в Хохловку, приготовили для Ларисы смертельную смесь и уже к двум часам ночи посапывали в постели своей московской квартиры. В понедельник вы прибыли в Хохловку на своем волшебным образом отремонтированном автомобиле и с болью в сердце узнали о самоубийстве Ларисы Кривцовой. Почти идеальное преступление.
