Дафна дю Морье - Французова бухта
— В Гвике, — повторила Дона. — Что ж, прекрасно, Пруэ. А теперь ложись спать и выкинь все это из головы. Ни с кем, даже со мной, не заговаривай больше на эту тему. Живи так, будто ничего не случилось. Понятно, Пруэ? Следи за детьми и люби их.
— Да, миледи, — приседая, промолвила Пруэ. Едва сдерживая слезы, она вышла из комнаты и возвратилась в детскую.
Дона улыбнулась. Верный Уильям — союзник и друг, он в ее распоряжении. Теперь можно приступить к осуществлению побега Француза. Успокоенная появившейся надеждой на его спасение, она заснула.
Раскрыв глаза утром, Дона увидела, что облака рассеялись и небо вновь стало голубым. Это сразу же напомнило ей те дни, когда она, беззаботная и восторженная, бежала через лес вниз, в бухту, удить рыбу.
Одеваясь, она обдумывала план действий. Позавтракав, Дона послала за Гарри. Он уже вновь вернулся к своим привычкам, поэтому, войдя в ее комнату, сразу же кликнул собак. Добродушный и довольный собой, он подошел сзади к Доне, сидящей перед зеркалом, и поцеловал ее в шею.
— Гарри, — обратилась к нему Дона, — можешь ты для меня что-нибудь сделать?
— Все что угодно, — с готовностью пообещал он. — Так чего же ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты уехал сегодня из Наврона и забрал с собой детей и Пруэ.
Лицо Гарри вытянулось, он в растерянности уставился на Дону.
— А ты? Ты что, не поедешь с нами?
— Я поеду, — сказала Дона. — Но завтра.
Гарри принялся мерить шагами комнату.
— А я-то представлял себе, как мы все вместе пустимся в дорогу, когда покончим с этой историей. — Он выпятил губу. — Завтра этого пирата уже наверняка повесят. По этому поводу я собирался сегодня повидать Годолфина и Эстика. Неужели ты не хочешь увидеть его на виселице? Завтра в девять утра все будет кончено, и мы сможем уехать все вместе.
— Ты когда-нибудь видел настоящего висельника? — глухо спросила Дона.
— Ну, согласен, приятного мало. Но ведь здесь другое дело. Проклятие, Дона. Этот малый отправил на тот свет бедного Рока и чуть было не убил тебя. Неужели ты не хочешь отомстить?
Дона промолчала, а он не обратил внимания на выражение ее лица.
— Джорджа Годолфина покоробит такая неучтивость с моей стороны. Как можно уехать, не приведя никаких объяснений?
— Объяснения ему приведу я, — заверила Дона. — Сегодня днем, после того как вы уедете, я навещу его.
— Ты что — хочешь, чтобы я уехал один, без тебя, забрав с собой лишь детей, а тебя оставил с горсткой слабоумных слуг?
— Именно этого я добиваюсь, Гарри.
— Да как же? Если я заберу карету для детей, а сам поскачу верхом, тогда на чем отправишься ты завтра?
— Я найму в Хелстоне почтовую карету.
— И присоединишься к нам вечером в Окахэмптоне?
— И вечером присоединюсь к вам в Окахэмптоне.
Гарри стоял у окна, угрюмо глядя в сад.
— Разрази меня гром, Дона. Смогу ли я когда-нибудь тебя понять?
— Нет, Гарри, но это и неважно.
— Это очень важно, — горячо возразил он. — Это непонимание превращает нашу жизнь в кромешный ад для нас обоих. — Он заложил руки за спину.
— Ты действительно так думаешь? — с удивлением спросила Дона.
Гарри всего передернуло.
— Я и сам не знаю, что я думаю. Знаю только, что отдал бы все на свете, чтобы сделать тебя счастливой. Но беда в том, что я не знаю, как это сделать. Тебе милее мизинец Джеймса, нежели я. Что остается делать бедняге, которого не любит его жена, как не пить и не играть в карты? Скажи!
Дона положила руку ему на плечо.
— Через три недели мне исполнится тридцать. Возможно, Гарри, став старше, я буду мудрее.
— Я не хочу, чтобы ты становилась мудрее, — мрачно проговорил он, теребя ее за рукав. — Я хочу, чтобы ты оставалась такой, как есть. Помнишь, перед отъездом в Наврон ты несла какую-то чепуху по поводу того, что чувствуешь себя птицей из отцовского птичника. Я тогда ничего не понял — и сейчас не могу понять. Для меня это звучит тарабарщиной. Хотел бы я знать, к чему ты клонила.
— Не думай об этом, — сказала Дона, проводя ладонью по его щеке. — Ласточка уже отыскала свою дорогу в поднебесье. Скажи, Гарри, ты исполнишь мою просьбу?
— Да, я, наверное, мог бы, — растерянно пробормотал он. — Но предупреждаю — все это мне не нравится. В Окахэмптоне я распрягу лошадей и буду дожидаться тебя. А ты не отложишь свой приезд по какой-либо причине?
— Нет, не отложу, — успокоила его Дона.
Гарри сбежал вниз, чтобы отдать необходимые распоряжения перед отъездом, а Дона вызвала Пруэ и поставила ее в известность о предстоящих переменах. Мгновенно все засуетились, пришли в движение. Слуги стягивали ремнями тюки с постельными принадлежностями, укладывали в сундуки вещи и одежду, собирали еду в дорогу. Дети путались под ногами, радовались суматохе, предстоящей поездке.
«Они не прочь покинуть Наврон, — подумалось Доне. — Через месяц они привыкнут играть на лугах Хемпшира и забудут о Корнуолле. У детей недолгая память на места, а на лица — и того короче».
В час дня они перекусили холодным мясом. Детям позволили сесть вместе со взрослыми. Генриетта нетерпеливо притопывала ногами, побледнев от радостного возбуждения, оттого что отец поедет верхом рядом с их каретой. Джеймс вскарабкался на колени к Доне, пытаясь закинуть ноги на стол. Когда это было ему позволено, он огляделся вокруг с таким победоносным видом, что Дона растрогалась и поцеловала его в толстую щечку, затем крепко прижала к себе. Гарри, казалось, заразился от детей их радостным возбуждением и принялся рассказывать о Хемпшире, где они непременно проведут весь остаток лета.
— У тебя будет пони, Генриетта, — пообещал Гарри. — И у Джеймса тоже, но попозже. — Он швырнул остатки мяса на пол собакам, дети при этом визжали и хлопали в ладоши.
К дому подали карету. Детей посадили в нее вместе с тюками, коврами и корзинами для собак. Лошадь Гарри грызла удила и била копытом о землю.
— Ты должна сохранить мир между мной и Джорджем Годолфином, — напомнил Гарри, перегнувшись с седла и постегивая хлыстом по своим ботинкам. — Он не поймет, почему я так неожиданно сорвался с места.
— Предоставь это мне. Я найду, что ему сказать.
— Я так и не понял, отчего ты не едешь с нами. Но мы будем ждать тебя в Окахэмптоне завтра вечером. Сегодня в Хестоне я распоряжусь, чтобы утром тебе прислали экипаж.
— Спасибо, Гарри.
Он мялся, продолжая похлестывать по носку ботинка.
— Стоять, ну ты, скотина! — вдруг прикрикнул он на лошадь. Потом снова обратился к Доне: — Надеюсь, ты больше не подхватишь эту чертову лихорадку.
