Виктория Угрюмова - Стеклянный ключ
— Сержик! — произнесла она, продолжая беседу, начатую еще часа три-три с половиной тому. — Объясни мне! Я не понимаю, как можно ухлопать такую кучу денег на какую-то железяку.
— А тебе и не надо понимать, котик, — уже немного сердито отвечал Колганов, которому этот назойливый монолог мешал наслаждаться новым приобретением.
Сергей благоговел перед холодным оружием, считался его тонким ценителем и знатоком и входил в тройку самых известных коллекционеров страны. Мнение Жанны по этому поводу его совершенно не волновало до недавнего времени, ибо он совершенно искренне полагал, что ни одна женщина не способна оценить колдовскую красоту и безупречное изящество благородного клинка. Однако его уверенность была поколеблена недавней находкой — книгой, оставленной в его кабинете Татьяной. И теперь болтовня подруги понемногу начинала раздражать: в конечном итоге, он же не комментирует ее нелепые наряды — нравится девочке, пусть играется. Только пускай не лезет со своим прехорошеньким носиком в чужие дела.
— Мама говорит — это возрастное, — несло дальше Жанну. — Отец, когда вышел на пенсию, тоже стал марки собирать и спичечные этикетки. От нечего делать. Но тебе-то не шестьдесят! И тебе нужно думать о нашем будущем.
— Детка, это уникальный предмет, — доброжелательно улыбнулся Сергей, предпочтя пропустить мимо ушей замечание о возрастных отклонениях. — Мне он достался совершенно случайно и настолько дешево, что ты себе представить не можешь. Ну, как если бы ты за норковую шубу заплатила столько, сколько за три пуговицы от нее. Просто смехотворная цена.
— Можно, кстати, было и купить новую шубку, — вздохнула девушка, подходя ближе, чтобы обнять его. — Можно было шикарно съездить отдохнуть где-нибудь.
— В Турции. Или в Испании, — язвительно вставил Серж. Он отстранил возлюбленную, чтобы она не мешала.
Жанна не заметила насмешки:
— Алинка прошлым летом отдыхала — золота привезла всякого! — и, покосившись на кинжал, уточнила: — Золота, а не железа.
— Иногда полезно бывает сходить в музей, — посоветовал Сергей. — Для общего кругозора.
— Ни один нормальный человек тебя все равно не поймет! — взвилась Жанна.
— Не скажи. Бывают разные люди. И разные женщины.
— Вот и катись к такой! Понятливой! — обиженно воскликнула девушка.
Хлопнула дверь кабинета.
— А что? — сказал Серж, обращаясь к портрету генерала де Голля, висевшему над столом. — Неплохая мысль.
* * *Татьяна и Андрей прогуливались по парку. Сгустились сиреневые сумерки, потихоньку стали разгораться фонари. Будто стайка гигантских светлячков залетела в темные, прохладные, чуть сыроватые аллеи, где к вечеру пахло землей, почему-то грибами и сиренью.
— Хорошо-хорошо, сейчас посмотрим, кто кого, — азартно говорил Андрей. — А ну, навскидку, любимое…
— «Твой лоб в кудрях отлива бронзы…»— моментально откликнулась Тото.
— «Твои глаза, как сталь, остры, — продолжил тут же молодой человек. — Тебе задумчивые бонзы в Тибете ставили костры». Оно? Теперь моя очередь: «Не избегнешь ты доли кровавой, что земным предназначила твердь…»
— «Но молчи! Несравненное право — самому выбирать свою смерть», — закончила Татьяна.
Получилось у нее это как-то не литературно, а истово и очень убежденно. Будто она не стихи читала, а выговаривала самое потаенное.
— Мечтали бы? — спросил Трояновский, думая о том же самом.
— Да, — просто кивнула она. — Я вообще уверена, что родители дают человеку тело и имя, Бог — искру таланта и душу, а судьбу и смерть человек выбирает сам.
— Можно задать неприличный вопрос? А вы, если хотите, не отвечайте.
— Конечно.
— Вы никогда не вспоминаете своих родителей.
— Они погибли в автомобильной катастрофе, — ответила Тото после небольшой паузы. — Очень давно, когда я была совсем маленькой. После этого дедушка с бабушкой стали моими опекунами, даже отчество у меня по дедушке, а не по настоящему отцу. Дедушка, впрочем, тоже очень скоро умер.
— Простите, пожалуйста, — прошептал Андрей.
— Что вы — не извиняйтесь. Было бы нечестно утверждать, что я испытываю скорбь или боль. Наверное, я очень жестокий человек, но я не могу тосковать по тем, кого совсем не знала. Я всю жизнь прожила с бабушкой и со всей нашей веселой компанией в известной вам квартире.
— Вероятно, это была прекрасная жизнь.
— Всякое бывало. Но я бы никогда не согласилась на другую.
Андрей уставился на нее со странным выражением:
— Завидую. А мне всегда казалось, что я не живу. Так, делаю что-то, оправдываю надежды родителей, друзей, подруг. Добиваюсь чего-то, потому что не добиваться не принято. Зарабатываю деньги. Покупаю, продаю. А жить начну вот-вот, с завтрашнего дня, ну в крайнем случае с понедельника.
Татьяна рассмеялась. Смех у нее был прелестный — заливистый, мелодичный.
— Что? — смутился он.
— Представила себе, сколько новых жизней было не начато с понедельника. Хотите, отправимся к нам?
— Именно этого и хочу, — нежно сказал молодой человек.
И очень осторожно взял ее за руку. Татьяна смотрела ему прямо в глаза, не отводя взгляда мерцающих, сиреневых в этих сумерках глаз царицы морей. И тогда он медленно и осторожно, как если бы это была маленькая птица или иное беззащитное и испуганное существо, поднес ее руку к губам и стал целовать ладонь.
Глава 7
В шикарном двухэтажном загородном особняке, построенном в старинном викторианском стиле, все было подчинено замыслу одного человека. Огромный холл-библиотека, в котором все стены закрыты стеллажами с книгами; какие-то экзотические статуэтки, ковры, опять же оружие. Мебель старинная, тяжелая и солидная, красного дерева и мореного дуба. Все говорило о том, что здешний хозяин — человек старомодный, новшества только терпит, да и то самые полезные и необходимые. Без которых уж совсем никак.
Знакомый нам одноглазый господин в бархатной домашней куртке и брюках со штрипками сидел, развалясь, на низеньком «восточном» диванчике. Он говорил очень сдержанно, но его недовольство совершенно очевидно выражалось в том, что он вытаскивает лезвие с набалдашником в виде птицы из трости, как из ножен, и со стуком загонял клинок обратно. Его трость оказалась вполне серьезным, хотя и старомодным оружием. Одноглазый делал выговор своим помощникам.
— Неужели сложно попасть в квартиру? — спрашивал он низким, тихим голосом, от которого по телу провинившихся ползли толстые, противные мурашки.
— Видите ли, Владислав Витольдович, — постоянно норовя переломиться в поясе и удерживая себя от этого поступка только лишь ценой неимоверных усилий, докладывал давешний «посыльный», — там постоянно кто-то толчется. Бабки эти ненормальные нос суют во все дела. Художник мельтешит постоянно. Толстый этот туда-сюда бегает. Голова кругом.
