Юлия Шилова - Никогда не бывшая твоей
— Да ты что?! Они меня, наверное, даже домой не пустят. Мне страшно представить, как они отреагируют на мою беременность. Уехала в Москву и вернулась с брюхом. Хорошенький расклад!
— Тогда о чем вообще говорить?! Ты же сама прекрасно понимаешь, если решишь рожать, тебе придется покинуть Москву. А что ждет тебя в голодной деревне без работы и с грудным ребенком на руках?! Конечно, может судьба повернется к тебе так, что ты приглянешься какому-нибудь пьяному трактористу, и он решит усыновить твоего ребенка. Будете жить под крышей ветхого дома, он будет тебя поколачивать, когда сильно перепьет и его начнет раздражать чужой выродок. А каким ты сможешь вырастить своего ребенка в такой нищете?! Что ты сможешь ему дать?! Что?! Какое будущее обеспечишь, если у тебя у самой нет никакого будущего?! Дорогая, если сейчас ты не примешь правильное решение, ты искалечишь не только свою и без того непутевую судьбу, но и судьбу своего будущего ребенка.
Галина помолчала и продолжила:
— Ты понимаешь, что если ты решишь рожать, Москва автоматически для тебя закрывается?! Ты это понимаешь? Ты осознаешь, что тебе придется уехать домой?! Прости, дорогая, но я в благотворительном обществе не состою и никогда не вступлю в его ряды. Мне самой тяжело, и я не могу держать на своей шее глупую бабу с грудным ребенком, который будет орать по ночам лишая меня всякой возможности нормально выспаться. Мне еще свою судьбу устраивать надо. Я не виновата, что ты так глупо распорядилась своей.
— Не переживай! — Я говорила и чувствовала, что каждое мое слово дается мне с огромным трудом. — Не переживай, пожалуйста. Я уеду к себе домой. Я не буду сидеть на твоей шее. Я вообще не буду тебя беспокоить. Даже если я еще когда-нибудь приеду в Москву, я у тебя не остановлюсь.
— Конечно, ведь у тебя есть друзья на городской свалке! Они тебя всегда обогреют, приютят, накормят, пустят в какой-нибудь картонный домик. Так что и жильем, и работой будешь обеспечена! Ребеночку там твоему будет раздолье. Там, при желании, и игрушки найти можно… Там столько дерьма, копайся, не хочу!!!
— Прекрати.
— Прекращаю. Я тебе выход предлагаю, а ты злишься.
— Это не выход.
— Ты у нас барышня настырная, поэтому я тебя переубеждать даже не собираюсь. Очень жаль, бывшая королева подиума, что ты так глупо распорядилась своей судьбой. Очень жаль. Ты сделала один умный шаг, смогла вырваться из своей деревни. Но твой второй шаг просто глуп и ужасен. И еще… Мне хочется сказать все, что я о тебе думаю…
— Что ты обо мне думаешь?
— Я думаю, что ты конченная дура. Я не побоюсь сказать этого слова. Ты просто конченная дура. Понимаешь, конченная!!!
Галина встала и пошла ловить такси. Боясь остаться одна, я тут же вскочила и пошла следом за ней… Только у самого подъезда своего дома Галина надо мной сжалилась и снова заговорила. Разрешила остаться у нее еще на один месяц.
Весь следующий месяц я практически не выходила из дома. По ночам я клала руку на живот и разговаривала со своим ребенком. Я представляла, что это маленькая красивая девочка. Временами мне даже казалось, что я слышу, как бьется ее крохотное сердечко. Я могла ее ощущать. Я могла знать, что она хочет в данный момент. Я знала когда ей холодно, когда ей жарко, когда ей страшно и даже когда ей одиноко… Когда я чувствовала, что ей одиноко, я начинала рассказывать ей сказки. Господи, получается, что женщина чувствует свое одиночество еще до своего рождения, думала я и плакала. Это несправедливо… Это очень несправедливо…
В день, когда исполнилось ровно три месяца моей беременности, я подсчитала оставшиеся деньги, купила билет до своей деревни, накрыла прощальный стол, который говорил о том, что моя московская эпопея закончилась, и стала дожидаться возвращения Галины. Москва совершенно не мой город. В нем просто для меня нет места.
— У нас, что, банкет? — спросила Галина, оглядев праздничный стол.
— Что-то вроде того…
— А что празднуем?
— Мой отъезд.
— Твой отъезд?
— Вот именно. Мой отъезд. Галина, я уже месяц живу в твоей квартире и понимаю, что так больше продолжаться не может. Ты, конечно, меня не выгоняешь, но я должна уехать.
— Куда?
— В свою деревню. Я взяла билет на послезавтра. Мои сбережения подходят к концу, да и тебя я больше стеснять не могу.
Галина села и уставилась на мой живот.
— У тебя живота ни черта не видно.
— А мне кажется, что он уже распух.
— Это самовнушение. Я тебе говорю, что его невидно, значит, невидно. Сколько у тебя?
— Четвертый месяц.
— Молодец. Дотянула. Уже и аборт не сделаешь. И на работу не устроишься. Еще немного, живот и в самом деле попрет. Кому нужна брюхатая баба… Ты своим родным сообщила?
— Нет, — покачала я головой.
— Почему?
— У меня язык не повернется сказать, что я беременна.
— Решила, как снег на голову? Поразить неожиданностью?
— Что-то вроде того.
— Может, тебе помочь чем?
— Галь, ничего не надо. Я уезжаю. Вон, билет лежит. Посидим, что ли, в последний раз…
— Посидим, чего не посидеть.
Галина распечатала бутылку шампанского и, налив себе полный фужер, уставилась на второй пустой бокал.
— Тебе можно?
— Можно, если осторожно. Налей немного. Я как ни как домой уезжаю.
Я сделала пару глотков.
— Спасибо тебе, Галина, за все. Спасибо…
— Не надо благодарности, — резко перебила она меня. — Рано меня благодарить. Встань, пожалуйста.
— Зачем?
— Я хочу на тебя посмотреть. Ничего не понимая, я встала.
— Подними халат.
— Зачем?
— Какая тебе разница! Я же не мужик. Ты что, меня стесняешься?
Я пожала плечами и нерешительно задрала полы халата.
— Ерунда какая. Чего мне тебя стесняться?!
— Тогда что стоишь, как не живая?
— Я, по-твоему, прыгать должна?
— Боком повернись.
— Пожалуйста.
— Спасибо. Нет у тебя никакого живота. У тебя его вообще нет. Я думала, что тебя будет переть,, как на дрожжах, ты ж худая, да, видно, ошиблась. Обычно у полной женщины не видно, что она беременна, а у худых с нескольких недель все заметно. Ошиблась. У тебя ничего не видно.
— Я могу сесть?
— Конечно, садись.
Положив руки на стол, словно школьница, я опустила глаза и тихо спросила:
— А зачем ты рассматривала мой живот?
— Я думаю, тебе еще рано ехать в деревню. — Галина заметно волновалась, ее волнение было просто невозможно не заметить.
— Почему рано?
— Потому что еще месяц ты можешь пожить у меня.
