Мария Ветрова - Уведу родного мужа
Зажав меня стальной хваткой, возлюбленный муженек тут же перенаправил дуло пистолета с моего виска на своего друга детства… Кажется, одновременно с этим что-то выкрикнув. Лично я помню только адский грохот выстрела у себя над ухом и Фрэда, на лице которого не было ничего, кроме глубокого недоумения… Как-то неуверенно шагнув вперед, мой бывший телохранитель медленно, словно в рапидной съемке, опустился на оба колена прямо в пыль, глубоко вдохнул ртом раскаленный воздух нынешнего проклятого лета и уж потом упал лицом вниз, выронив свой пистолет… Кажется, я все-таки сумела заорать, потому что помню жуткий удар в спину, которым наградил меня супруг, и то, как он волоком потащил меня к своему «мерседесу».
В тот миг, когда мы достигли оказавшейся открытой дверцы и бывший родной и близкий человек начал запихивать меня вовнутрь, все и случилось.
Кошмарный звук, напоминающий слово «Хряп!», и отчаянный женский визг прозвучали и слились воедино, когда Вильям запихал меня в «мерседес» примерно наполовину и с помощью пинков проталкивал все остальное во вполне понятной безумной спешке. В ту же секунду пинки прекратились, Вилькины пальцы отпустили мое истерзанное горло. Потрясенная всем этим, я открыла глаза, зажмуренные с того момента, как упал Фрэд, и увидела… Никогда в жизни вам не догадаться, что именно я увидела. Точнее — кого!
Прямо передо мной, наполовину впихнутой в салон машины, во всю глотку визжала, приплясывая на месте, моя Танька!.. В Танькиных руках была крепко зажата монтировка, которой она размахивала, как дикий индеец каким-нибудь томагавком, только в отличие от бумеранга на монтировке отчетливо виднелась кровь… Стало ясно, почему моя подружка визжит и скачет: это была ее обычная, еще с детства, реакция на вид крови даже при пустяковом порезе… Ничего не соображая, я с трудом оторвала взгляд от заливисто визжащей, отплясывающей подруги и увидела одновременно две вещи: у Татьяниных ног какой-то совершенно безвольной кучкой валялся наш общий возлюбленный, и не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто именно приварил ему с такой силой по башке, окрасив его белокурые кудри в алый цвет… От ворот дачи к нам уже бежала, наверное, целая тысяча людей в камуфляже, размахивая своими бесполезными автоматами и пистолетами.
— Ты его все-таки убила… — прошептала я и благополучно лишилась сознания в третий раз подряд за последние дни.
Глава 24
После боя
Между прочим, профессор Иван Константинович, который грозил написать жалобу на Фрэда его же московскому начальству, на поверку оказался настоящим лапушкой. И почти сразу согласился положить меня в одну палату с Любочкой Вышинской. Хотя Любочкина палата считалась послеоперационной и ставить там больше одной койки было не принято. Но профессор, узнав про всю эту ужасную историю, пошел нам навстречу и разрешил, тем более что Любочка ужасно страдала от одиночества и, как выяснилось, от невозможности поговорить с кем-нибудь, кроме своей мамы Ирины Львовны, о высоком… Я имею в виду высокие материи.
Возможно, кому-нибудь ее разговоры и показались бы чистой воды занудством. Но мне такой вариант обновленной Любочки нравился куда больше предыдущего. И, не особенно вдаваясь в причины столь разительного перерождения, я слушала ее с удовольствием. И во всем соглашалась — особенно с тем, что людей, причинивших тебе даже столь жуткие неприятности, какие были причинены нам, следует прощать…
Посетителей сразу же стало ходить в два раза больше, но нетерпеливее всех я поджидала, разумеется, мою лучшую подругу Таньку, спасшую мне жизнь. Впервые она объявилась только на третий день моего пребывания в больнице, после того как стало окончательно ясно, что Вильям вполне жив и даже здоров и, соответственно, пригоден к тому, чтобы держать ответ за содеянное по полной программе… После этого Татьяна наконец прекратила рыдать от мысли, что стала убийцей, и, едва дождавшись возможности глядеть на мир не сквозь опухшие щелочки, а более-менее нормально, дунула ко мне в больницу. Разумеется, в неприемные часы, и, разумеется, ее, как дочь генерального прокурора города, ко мне впустили.
— Ли-изочка, — попробовала она вновь начать лить слезы прямо с порога, но, перехватив предупреждающей взгляд сопровождавшей медсестры, тут же сменила пластинку. — Жаль, что я его не убила! — заявила Татьяна совсем другим, кровожадным голосом и решительно прошагала к моей кровати, не обращая внимания на тихо ахнувшую от ее заявления Любочку. В руках у Татьяны был огромный пакет и цветы. Спустя минуту обе имеющиеся в палате тумбочки были сплошь уставлены всевозможной вкуснятиной домашнего приготовления в разнокалиберных кастрюлях, кастрюльках и даже кружках.
— Я твои домашние запасы привела в порядок, — деловито сообщила Татьяна. — Не понимаю, как можно так жить: ни специй, ни мяса в морозилке, ни даже соли в запасе! И кто тебе сказал, что собак можно кормить одним «Педдигри»?!
— Не вздумай мне избаловать Варвару своими котлетами, — прошептала я, поскольку говорить громко пока еще не могла: мое бедное горло пострадало в этой истории больше всего. Особенно после железных объятий супруга…
— Ты тут лежишь и, наверное, ничего не знаешь, — хвастливо заявила Танька, — а я владею всей информацией!..
Я не стала ее разочаровывать и признаваться, что уже два раза за подаренные шоколадки, которые я теперь на дух не выношу, медсестричка тайком водила меня в мужское отделение к Фрэду… Сам он пока что ходить после того ранения не решался, тем более так далеко. Что не мешало ему быть полностью осведомленным о происходящем за стенами больницы… Коллеги навещали моего телохранителя исправно, установив строгую очередность. А один раз к ним даже подключился капитан Широков.
— Ну так вот, по поводу информации, — заливалась между тем Татьяна. — Кто бы мог подумать, что Вильям такой жадный на деньги?! Вот ты мне скажи: чего это ему не хватало? У нас же было все! Две машины, квартира, фирма… И отец, способный всегда прикрыть этого паразита от налоговой… А?
Я опять не стала разочаровывать горевавшую Таньку и объяснять ей, что фирма на самом деле, так же как и доходы от нее, была подотчетна государству в лице весьма грозной организации…
— Знаешь, — вдруг загрустила Татьяна, — еще похоже, что эту предательницу он действительно любил… В отличие от нас с тобой!
Я нахмурилась и уже хотела сказать, чтобы Татьяна не чесала нас с ней под одну гребенку, потому что кого-кого, а меня-то он любил точно, пока возможность вершить темные делишки под прикрытием ее папашки не пересилила это чувство. Но тут некстати вспомнила наши с Вильямом последние железные объятия и снова промолчала.
