Татьяна Тронина - Та, кто приходит незваной
– Где?
– …я говорю, на смотровой площадке, на Воробьевых горах!
– А, поняла! Хорошо, Верунчик, до встречи! – Остальную часть пути Лиля ехала в скрюченном положении, продолжая держать телефон у уха. Просто руку трудно было опустить из-за давки.
…На смотровой площадке.
Сияло солнце; небо – ослепительно синее, без единого облачка. Но при этом очень холодно и сильный ветер. На площадке кое-где были расставлены столики – там продавали матрешек китайского производства и прочую сувенирную штамповку…
Лиля остановилась у мраморной балюстрады. Впереди – панорама Москвы, хорошо видны все сталинские высотки. От нечего делать Лиля принялась их считать. «Гостиница «Украина», жилой дом на Кудринской площади, здание Министерства иностранных дел, дом на Котельнической, где-то там прячутся гостиница «Ленинградская» и жилой дом у Красных Ворот. Шесть. А их семь. Но где же еще одна высотка? Ах да, забыла! Вот же она, сзади… Московский университет!» Деревья внизу, где набережная, почти все голые, лишь изредка среди ветвей трепетали на ветру желтые листья.
– Лиля! – услышала молодая женщина голос подруги.
Лиля повернулась, принялась разглядывать немногочисленных людей, которые бродили сегодня, в холодный ноябрьский день, по смотровой площадке.
– Ты что, Лилька, не узнала меня? – хрипловатый голос Веры звучал почти рядом.
Да где же она сама? Неужели…
– Лиля, очнись, это я, я! – уже в голос смеялась подруга.
– Ты? Это – ты?! – выдохнула Лиля.
Вера стояла прямо перед Лилей. Но это была не Вера словно, а какая-то другая женщина, незнакомая. С гладким лицом, каштаново-рыжими волосами. Молодая совсем.
– Я сейчас с ума сойду… – прошептала Лиля. – Что ты с собой сделала?
– Что-что… Удалила родинку. Ну, и седину закрасила. Ты же все время твердила, что у моей седины какой-то сивый оттенок… Забыла?
– У тебя совершенно другое лицо. Новое!
– Все так говорят. Меня, ты представляешь, теперь решительно никто не узнает.
– Все смотрели на твою родинку и поэтому не замечали твоего лица…
– Да, наверное, – вздохнула Вера. – И чего я, дура, раньше ее не удалила? Я теперь новый человек как будто. Правда, говорят, родинка – это метка судьбы. Избавишься от родинки – изменишь судьбу… И не в лучшую сторону. Вроде, если удалишь родинку, какая-нибудь болезнь открывается… Или резко меняется характер. Словно родинки – некий фильтр, защищающий от проблем. В Интернете об этом прочитала, поэтому не знаю, правда ли это. Но мне плевать. Я не верю в приметы, я хочу чувствовать себя человеком, которого видят… Я верю в перемены, но в перемены к лучшему.
– Верунчик… Ты определенно помолодела. И ты красавица, ты знаешь? – восхищенно произнесла Лиля. – Ты теперь и мизинца этого своего Распопова не стоишь!
– Ой, скажешь тоже! – Вера подхватила младшую подругу под локоть, и они побрели вдоль балюстрады. Мимо трамплина, мимо почему-то не работающего сегодня фуникулера – к лестнице, которая находилась чуть дальше от смотровой площадки и вела вниз, на Воробьевы горы. – Кстати, о Распопове. Он ушел от своей Зины. Нет, не так… Это Зина его выгнала.
– Да?
– Ну, это было предсказуемо… Они всего лишь несколько недель прожили вместе, а потом Зина на стену полезла. Он ведь очень специфический в быту. К уборке не приспособлен вообще, неряха. Эта его привычка – работая за компьютером, открыть банку шпрот и есть прямо оттуда, заливая весь стол маслом… Я сама не образец аккуратности, ты знаешь, меня беспорядок в доме не шокировал. Молча возьму, вытру стол после его бытового свинства, банку выброшу… А вот Зину это доконало очень быстро. Ой, там столько всего, даже нехорошо рассказывать, чего Распопов может учудить дома по своей лени и забывчивости!
– Как странно, – вздохнула Лиля. – Получается, великую любовь разрушила пустая консервная банка?
– Да. Ну, и то, что Зина оказалась такой аккуратисткой, конечно, тоже свою роль играет.
Некоторое время подруги шли молча. Наконец добрались до лестницы, стали спускаться.
Здесь, среди деревьев, ветер почти не ощущался. Пахло опавшей листвой, речной свежестью.
– Что молчишь? – спросила Вера.
– Боюсь спросить. Ты приняла своего Распопова обратно?
– Нет.
– Нет?!
– А зачем? – пожала Вера плечами. – Он меня не любит. Какой смысл жить с человеком, который тебя не любит? Я его не пустила.
– А где он сейчас живет?
– Где-где… У него однушка в Ховрине. Там он и живет, в родных пенатах. Господи, я не представляю, как он эту квартиру засвинячит!
– Но он все же пришел к тебе – после того, как эта Зина его выгнала? – с любопытством спросила Лиля.
– Разумеется. Ты вот скажешь – сладкий миг возмездия. Хотя какая месть… Я сама себя не узнаю. Я теперь себя люблю, ты знаешь? – оживленно воскликнула Вера. – Убрала эту родинку, и начались чудеса. Я теперь себя люблю! Мне пятый десяток, но, бог ты мой, я только сейчас полюбила себя, стала принимать.
– Но что, что заставило тебя избавиться от родинки?
– Отчаяние, – просто ответила Вера. – Мне было так плохо после ухода Распопова, я купалась в такой дикой депрессии, что решилась пойти под скальпель хирурга.
– Мазохизм чистой воды! – подмигнула Лиля.
– И не говори, подруга… – засмеялась Вера.
И вот так, смеясь и шутя, они дошли до станции метро «Воробьевы горы». К этому моменту промерзли насквозь.
Поехали в центр, потом вышли, засели в первом попавшемся кафе.
Пили белое вино, закусывали роллами.
– Одна молодежь, – оглядевшись по сторонам, заметила Вера.
– Это потому, что кафе молодежное. Да чего ты смущаешься, ты теперь сама молодо выглядишь!
– Да? Спасибо. Но я давно заметила, что в каждом московском кафе – определенный контингент. Люди словно чувствуют, куда им идти, на уровне инстинктов. Куда им можно, куда нельзя. Где они будут чувствовать себя комфортно. Студент не станет заглядывать в пафосный ресторан с дорогой витриной, бизнесмен не пойдет абы куда… И магазины люди тоже под себя выбирают. У меня вот соседка упорно ездит на какой-то рынок за шмотьем, хотя в обычных торговых центрах даже дешевле одежда. Ну, а уж про порядок, про возможность вернуть не понравившуюся вещь в цивилизованном месте я даже не говорю… Что еще? Друзей еще люди под себя выбирают.
– Друзей? Тогда у тебя хороший вкус, – шутя, горделиво приосанилась Лиля. – Хотя ты права – все люди знают свое место, – согласилась она. – И вот говори потом о равенстве и братстве… Человек сам себя программирует – как ему жить, с кем! Говорит себе: «Я страшная тетка, которая шугается крупных магазинов, где меня могут обсмеять надменные продавщицы, – значит, мне надо одеваться на рынке. Там люди простые, я их не боюсь». Или: «Я толстая корова, значит, вот этот балбес будет моим мужем, и нечего мне мечтать о красивом и ответственном мужчине…» Ты, Верунчик, молодец, смогла разорвать этот порочный круг!
