Светлана Демидова - Девушки выбирают героев
Саша поднял голову на аппетитный запах и громкое шкварчание. Он опять удивился присутствию на собственной кухне плачущей Жени и спросил:
– Что случилось?
– Нас с тобой жалко, – ответила она и заливисто всхлипнула.
– Брось… так нам и надо, отвратительным людишкам… – Он посмотрел на нее уже более осмысленным взглядом и добавил: – Достань, пожалуйста, кофе… там, на полке, рядом с тобой…
Потом они ели яичницу с колбасой и пили кофе в полном молчании. Женя вроде бы прилично угостилась на свадьбе, но на нервной почве совала и совала в себя яичницу, чтобы рот все время был занят. Когда еда закончилась, они продолжали молчать. Первым сдался Ермоленко.
– Зачем ты пришла? – спросил он. Глаза его были уже совсем трезвыми, только на щеках еще горел неровный румянец.
– Ты знаешь? – ответила Женя.
– Нет. Не знаю. Откуда у тебя ключи?
– Никольская дала.
– Даже так? – вскинул брови Саша. – С чего бы это?
– Так получилось…
Ермоленко помолчал, не зная, что еще спросить, и предложил:
– Может, выпьем?
– Ты уже выпил.
– Тебя угощу.
– Честно говоря, я тоже уже… – тяжело вздохнула Женя.
– В каком смысле?
– В прямом! Взяла и выпила, потому что…
– Почему?
– Ну… не знаю. Выпила, и все! Наверно, чтобы не закричать…
Они опять замолчали. Ермоленко постукивал по столу пальцами, Женя зябко ежилась, обняв себя за плечи.
– Я удивился, увидев тебя на этой… свадьбе, – наконец сказал он. – Ты все знала?
– Что? – Женя расплела руки и как прилежная ученица положила их локтями на стол.
– Что Кристина моя дочь…
– Нет, по-моему, никто этого не знал, кроме, разумеется, Валентины.
– Ты думаешь, Николаевы все устроили не специально?
– Клянусь, они не знали. По-моему, они просто хотели нас всех собрать вместе, а тут как раз такой повод – свадьба…
– Я выглядел омерзительно?
– Нет…
– Врешь! Я же блудный папаша!
– Да нет же!!! – крикнула Женя.
– Именно блудный! А ты, конечно, хочешь знать, почему я женился на убогой Валентине и как потом посмел бросить ей на руки дочь и смыться?
– Нет!!! – опять крикнула Женя и даже зажала уши руками. – Ничего не хочу слышать!
– Это еще почему? – удивился Саша, который уже совсем было собрался рассказать ей историю своей жизни и даже придумал начать с того, что неисповедимы пути господни. Он не знал, что Женя сегодня уже размышляла об удивительной неисповедимости этих путей.
– Потому что… В общем… – замялась Женя. – Ты мне потом как-нибудь расскажешь, если…
– Если что?
Она вскочила с табуретки, подбежала к нему, обняла сзади за шею и прошептала:
– Саша, я пришла не жалеть тебя… Меня саму впору пожалеть… Но давай не будем друг другу плакаться в жилетки. По крайней мере сегодня.
Ермоленко застыл, не двигаясь.
– А что мы будем делать? – деревянным голосом спросил он.
– Я… я буду любить тебя сегодня и всю жизнь…
Саша отбросил от себя ее руки, повернул к ней лицо с потемневшими серыми глазами и сказал:
– Меня нельзя любить… Я приношу несчастье. Рядом со мной все рушится, Женя. Разве ты еще не поняла этого?
– Это не так! Просто все было неправильно… неверно… Мы с тобой ошиблись. А теперь можем исправить свои ошибки…
– Но ты же сама убеждала меня, что любишь мужа. Мы оба пришли к мысли, что тебе не стоит рушить семью из-за… в общем, напрасно…
– Мне трудно объяснить, но… понимаешь, муж… Сергей… он дорог мне как родственник. Мы с ним много лет вместе прожили, сына вырастили. Я думала, что это и есть любовь! А оказалось, что я люблю только тебя, Сашенька, – взахлеб говорила Женя. – Всю жизнь любила, с нашего дворового детства. И из-за этой любви уже и так многое порушилось. Я честно хотела сохранить свою семью, но не получилось…
Ермоленко поднялся с табуретки и, легонько тряхнув ее за плечи, произнес:
– Ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь, Женя! Ты уже один раз уходила от меня! Второго раза я не вынесу! Спалю, к черту, этот жуткий дом на улице Вокзальной, который так искорежил мою судьбу! И моей дочери… Кристины…
– Может быть, у нее все будет очень даже хорошо. Николаевы – чудесные люди, а Валентину увезли в больницу…
– Опять в больницу… – Саша охнул, схватился за голову руками и рухнул на диванчик.
Женя присела рядом, прижалась щекой к его плечу и сказала:
– Давай сегодня не будем ничего вспоминать. Я уже предлагала… Оставим все на потом.
Ермоленко обнял ее и ответил:
– Как же я люблю тебя, Женька! Если бы ты только знала! Я когда первый раз увидел тебя… ну в смысле взрослую, тогда, у «Оки», у меня все внутри будто оборвалось. Я как-то сразу подумал, что жизнь прошла зря, поскольку тебя рядом не было. Можешь себе такое представить? Я ведь еще не знал, кто ты такая… то есть не узнал в тебе Женю Богданову с нашего двора.
– А когда узнал, то что?
– Тогда я спросил, все ли у тебя хорошо, ты ответила: «Да», – а я еще раз переспросил…
– А я опять ответила, что все хорошо, а дома рыдала, потому что вместо мужа мне везде виделся ты. И однажды я даже… назвала Сергея твоим именем.
– И что?
– И это было началом конца нашей безоблачной семейной жизни.
– Жень, ты все-таки подумай, может быть, у вас с мужем еще все наладится? – спросил Саша, наморщив лоб и чувствительно ослабив свои объятия.
Женя легкими прикосновениями пальцев разогнала морщинки с его лба и сказала:
– Я люблю тебя, Саша, и ничего не хочу менять. Ты написан у меня на роду. Мы жили в одном доме с башенкой на улице Вокзальной. Сколько помню себя, столько и думаю о тебе. И не могла тебя забыть, даже когда была замужем и, как мне казалось, очень удачно и счастливо.
Александр провел пальцами по ее щеке и дрогнувшим голосом произнес:
– Но ведь я раньше никогда не думал о тебе. Может, это дурной знак?
– Ерунда. Ты просто не так чувствителен, как я. Ты не думал обо мне, но с другими женщинами у тебя ничего не получалось. Ведь так?
– Так… – прошептал он, целуя ее в шею.
– Вот видишь! Это все потому, что только я предназначена тебе судьбой…
– Жень, – улыбнулся Саша, – может, мне все это мерещится спьяну, после «Посольской»?
– А я думаю, Сашенька, что мы с тобой пьяны не столько «Посольской», сколько любовью…
* * *Кристине нравилось жить в новой семье. Она втихаря гордилась, что так здорово решила свою нелегкую проблему. Конечно, Краевский во всех отношениях нравился ей больше, чем Степан, но будущее Игоря в связи с его больными глазами очень туманно. Степан же кровь с молоком, сильный как бык, на котором пахать можно, вряд ли преподнесет ей какой-нибудь сюрприз по части здоровья. Свекровь относится к ней как к дочери, доченькой и называет, а еще Кристинушкой, Крисулюшкой и разными другими ласковыми производными от ее довольно редкого имени. Собственная ее мать никогда не сказала дочери ни одного ласкового слова даже в раннем детстве, никогда не обняла и не погладила ее по голове. Со временем Кристина перестала ждать от нее проявлений нежности, приспособилась к ней и редко провоцировала на гнев, поскольку знала, что та в таком состоянии становится неуправляемой. Кристина подозревала, что у матери не все в порядке с головой, но спросить было не у кого, по врачам Валентина Константиновна не ходила, работала скромной служащей при местном ЖЭКе. Они жили скромно, но не бедствовали, потому что, как подозревала Кристина, у матери были еще какие-то заначки, оставшиеся ей от весьма не бедных родителей.
