Барбара Вуд - Дом обреченных
Когда он неожиданно повернулся и взглянул на меня, я почувствовала, как мое лицо мгновенно вспыхнуло. Его глаза изучали меня так пристально, словно возвращали мой собственный взгляд, как будто он знал, что я все время смотрела на него.
— Кто будет играть следующим? — спросил Тео.
— Кузина Лейла, конечно, — ответил Колин.
— О, я так давно не играла… правда. По сравнению с Мартой…
— Пожалуйста, мисс, — раздался голос доктора Янга. Видя его широкую улыбку и добрые глаза, я не могла отказать ему, поэтому поднялась и неохотно пошла на место Марты.
— Боюсь, вы совсем затмите меня, — сказала я ей, наклонившись и взяв ее ковровую сумку. В этой тяжелой от игл, крючков, пряжи и пялец для вышивания сумке была заключена вся жизнь Марты, это было ее единственное прибежище, и я до некоторой степени завидовала ей.
— Мой брат говорит, что мое исполнение совершенно механическое, что я не вкладываю в него душу. Возможно, вы сумеете угодить Колину, Лейла, поскольку, видит Небо, мне это не удается.
Стараясь игнорировать прямые взгляды Колина, я устроилась на сиденье и почувствовала, как меня охватывает некоторая нервозность. Прошло довольно много времени с тех пор, как я играла на фортепиано, и я не была уверена, поднеся кисти рук к клавишам, что смогу вспомнить что-то из того, что я когда-то знала.
Начала я достаточно робко, частично от отсутствия практики, частично сознавая, что за мной наблюдает Колин. Меня приводило в замешательство то воздействие, которое он оказывал на меня, и я с помощью музыки хотела избавиться от него. Хотя мне это не удавалось, поскольку требовалась большая концентрация, чтобы воскресить в памяти пьесу Бетховена, я ничего не могла поделать, остро сознавая, что играю для Колина и только для Колина, что в комнате, и не только в комнате — в мире, не существует никого, и что в этот момент я все больше и больше попадаю под очарование, которое не могу контролировать.
Когда я закончила «К Элизе», все вежливо похвалили, но я знала, что Колин ждет от меня большего.
— Вы играете превосходно, — сказала Марта, — гораздо лучше, чем я.
— Спасибо, кузина, но я с этим не согласна. — Тео, может быть, вы спасете меня?
— Я никогда не имел таланта к музыке. Этот светский божий дар я оставил своим более талантливым родственникам. Колин, покажи Лейле, какой ты артист.
Междуусобная вражда между Колином и Тео, которую они обычно сдерживали и вспышку которой я заметила лишь дважды до того, была сейчас не столь заметна. Они взглянули друг на друга, как бойцовые петухи, их взгляды столкнулись.
— Пожалуйста, поиграй для нас, — энергично попросила Марта. — Колин играет лучше всех нас, и он к тому же сам пишет музыку.
Я встала и подождала, пока он займет мое место. Когда Колин надменно шагнул вперед, я попыталась избежать его агрессивного взгляда, но не смогла, и снова почувствовала, как колотится мое сердце. Он сел за фортепиано, я быстро заняла свое место рядом с доктором Янгом и сосредоточила взгляд на пламени камина.
Это было действительно новое переживание — слышать игру Колина, поскольку там содержалось нечто большее, чем музыка; это был весь жар его души, изливавшийся с кончиков его пальцев на клавиши слоновой кости. Я была изумлена яростью, с которой он атаковал фортепиано. Словно чародей, произносящий магическое заклинание, мой кузен мгновенно очаровал нас и унес из бездонных глубин в немыслимые высоты, заставляя чувствовать страсти его собственного сердца, ловя нас в сети эмоций. Никогда ранее я не слышала такой волнующей музыки, не была свидетельницей распахнутой души мужчины, поскольку Колин действительно открылся нам через артистизм своей игры. Склонившись над клавишами, словно приручая дикое животное, мой кузен захватил нас своим колдовством, заставляя смеяться, когда он хотел смеяться, рыдать, когда ему хотелось рыдать, и чувствовать самые глубины наших душ в смятении, когда это происходило с его душой.
Пока я наблюдала, слушала и склонялась под этими магическими чарами, я осознала с полной уверенностью, что влюбилась в Колина и что никакая сила на Земле не может этого изменить.
Глава 12
Близился рассвет, когда я наконец заснула, преследуемая странными новыми чувствами и тревогой. Ушли надежность Лондона и знакомое окружение; ушла отрада любви Эдварда и его зашита; навсегда ушло яркое завтра в семье с детьми. Взамен я получила членство в странном семействе, ветшающий старый особняк, кишащий призраками, и начало бесплодной любви к человеку, который, без сомнений, относился ко мне с насмешкой.
Я была знакома с Эдвардом одиннадцать месяцев, встречалась с ним в обществе раз в две недели после того, как познакомилась с ним в библиотеке и, наконец, влюбилась в него. И даже тогда это было умеренно теплое чувство, скорее, потребность в нем, чем страсть, возможно, причиной тому была благовоспитанность и приличие. Колина я знала всего шесть дней, прежде чем влюбиться в него, и эти чувства были совершенно отличными от тех, что мне довелось испытать ранее. Они возникли в уголках моей души, о существовании которых я никогда не подозревала, и взволновали мое сердце странными, магнетическими эмоциями, которые заставили меня смеяться и плакать одновременно.
Когда я провалилась в беспокойный сон, дикие грезы не покидали меня, поскольку Колин освободил мое воображение и дал рождение совершенно новым творческим началам мозга. Наблюдая во сне удивительные видения и яркие цвета, ощущая новые эмоции, которые до того спали, я поняла, что Колин не создал из меня новую личность, а только высвободил другую часть меня, которая до того была скрыта за рациональной стороной. Если Колин никогда не даст мне ничего другого, одного этого — прекрасного взгляда на жизнь — уже достаточно.
Я была обеспокоена раздвоением — ощущением счастья и обреченности. У меня с Колином не могло быть будущего, даже если по какой-то прихоти судьбы он полюбит меня, ведь над нами тяготело злое заклинание. Так что, радуясь тому, что моя любовь к Колину растет с каждым часом, я также грустила, поскольку это была безнадежная любовь, такая, существование которой нельзя было допустить. Пусть это остается только моим секретом. Я буду носить свое чувство в себе, радоваться, когда смогу, но никогда не открою ни единому человеку, что у меня на сердце. Вот что я пообещала себе этим серым утром, собираясь на очередную долгую прогулку по сельской дороге. Головная боль, вызванная борьбой в моей душе, возможно, пройдет на свежем воздухе. Но, покинув свою комнату и закрыв за собой дверь, я обнаружила, что этот день вовсе не такой приятный, как хотелось бы.
