Татьяна Устинова - Всегда говори «всегда» – 3
– Работаешь, значит? – не удержался от язвительной интонации Леонид Сергеевич.
Сын открыл глаза, посмотрел на него в упор и снова закрыл.
– Я думаю, – сказал он. – Я всегда думаю лежа.
– Да, это кто как привык. – Леонид Сергеевич присел на край дивана. – Ты, значит, лежа…
Главное, не закричать, приказал он себе. И про партком – ни слова! Ни в коем случае.
– Ну, и что ты надумал?
– В каком смысле? – Сергей открыл глаза. Вблизи Барышев-старший увидел, какие они красные и измученные.
Тяжело врать-то! А раз тяжело, значит, не так уж все безнадежно.
– Слушай, Сергей, я ведь не Ольга, меня не проведешь.
– Что ты имеешь в виду? – холодно спросил сын. Так холодно, что не пробиться через эту глыбу льда ни увещеваниями, ни обращением к совести, которую он вдруг взял да потерял.
Только бы не заорать…
– Вот у тебя сейчас такое лицо, как в детстве было, когда ты врал.
– Перестань, отец.
– Я, конечно, могу и перестать.
– Вот и перестань!
– Но я все-таки продолжу. Что с тобой происходит?
– О чем ты?
Леонид Сергеевич почувствовал, что сдерживаться больше не может. Он вскочил, прошелся от стены к стене, остановился у окна и прижался лбом к прохладному стеклу.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я, – сквозь зубы произнес он. – Только не надо мне про неприятности на работе. Это ты Оле можешь лапшу на уши вешать. Со мной не выйдет. Давай выкладывай все начистоту. Будем вместе думать, как из того, во что ты влез по дурости, выбираться.
– Это не твое дело, отец, – жестко ответил Сергей, даже не посмотрев в его сторону.
– Что?! Что ты сказал? – Он не только сорвался на крик, но и саданул кулаком по раме. – Повтори!
– Я сказал, – с прежней невозмутимой холодностью процедил сын, – что тебе не следует лезть не в свое дело. Я уже не маленький, если ты этого не успел заметить. Я взрослый человек и не нуждаюсь в твоей опеке. В своих делах я разберусь сам. У тебя есть твои студенты, вот ты им лекции и читай на темы морали, а меня уволь. Хватит! – Он отшвырнул телефон на стол и сел. – Наслушался. Про партком и Буденного еще мне расскажи.
Леонид Сергеевич почувствовал тупую, ноющую боль в груди. Еще слово, и он потеряет сына.
В конце концов, эти нормы… морали могут меняться. В конце концов, он безнадежно устарел со своими парткомами, Буденными и взглядами на семью.
Он потер грудь, глубоко вдохнул и пошел к двери.
– Спокойной ночи, сын.
Ему показалось, что Сергей хочет вскочить, обнять его, признаться во всем и сказать: «Пап, запутался я, прости».
Но похоже, ему это только показалось.
Сергей снова лег и закрыл глаза.
Уеду завтра, решил Леонид Сергеевич, спускаясь по лестнице. Пусть разбираются сами. А то наворочу тут дел, да еще с сердечным приступом слягу. Они-то помирятся, разберутся с этими новыми нормами, а он…
Вдруг врагом на всю жизнь останется.
Все-таки личная жизнь – тонкая субстанция, и нельзя туда вот так, закатав рукава, лезть со своими устаревшими взглядами.
Надо срочно возвращаться домой.
Бежать…
Утром Сергей опять уехал, не попрощавшись, пока Ольга спала.
Вернее, она проснулась, когда он встал, но, верная своему вчерашнему решению не проявлять непосредственных чувств, сделала вид, что спит.
Она слышала, как он оделся, сквозь приоткрытые веки видела, как постоял пару минут у окна, о чем-то сосредоточенно размышляя.
Раньше бы она встала, прижалась к нему, обняла и спросила: «Все хорошо, Сереж? – И сама бы ответила: – Все хорошо. Главное, мы вместе, дети здоровы, а остальное – утрясется и рассосется».
Но теперь – нельзя встать, прижаться, обнять, спросить и самой ответить. Теперь она сохраняет свое достоинство. И гордость.
И так это больно и противно – их сохранять… Почему нельзя к нему кинуться и если не обнять, то хотя бы надавать пощечин и высказать все, что наболело?..
Он ушел – на цыпочках, крадучись, как преступник. А она осталась со своим достоинством и мокрой от слез подушкой.
А ближе к обеду ее поджидал еще один неприятный сюрприз.
Леонид Сергеевич вышел из своей комнаты с чемоданом и объявил, что уезжает.
– Как же так? – растерялась Ольга. – Вы же Новый год собирались с нами встретить! Леонид Сергеевич! Что случилось?
– Ничего не случилось, – ответил тесть, отчего-то стараясь не смотреть на нее. – То есть… из Новосибирска позвонили, вызвали. Необходимо завтра в институте быть. Заседание кафедры. Только и всего, Оленька, не огорчайся.
Врать Леонид Сергеевич не умел. Ольга видела – что-то он недоговаривает, что-то скрывает. И от этого снова захотелось заплакать, закричать и высказать все, что наболело.
И опять гордость не позволила этого сделать. Под ключ все эмоции, даже в кругу близких людей, иначе – наболтаешь лишнего, натворишь глупостей, разрушишь что-нибудь тонкое, а потом… Перестанешь быть женщиной, которой захочется дарить голубые бриллианты.
– Но вы ведь даже с Сережей не простились. – Ольга через силу улыбнулась, взяв тестя под руку. – Может, все-таки подождете до вечера, пока он с работы вернется… Леонид Сергеевич, ну, не уезжайте! – все-таки, не удержавшись, взмолилась она и едва не заплакала.
– Простился я с ним, – тяжело вздохнул тесть. – Вчера вечером как раз и простился. Опять ты меня по отчеству, Оленька, мы же договаривались. Эх, ты! – Он похлопал ее по плечу, пошел к двери – непривычно ссутулившись, опустив голову, но остановился вдруг, обернулся. Кажется, у него в глазах заблестели слезы. А может, так падал свет.
– Ну, давай, Оленька, давай я тебя поцелую!
Они расцеловались – тепло, в обе щеки, как родные, близкие люди. Какая тут к черту гордость… Ольга обняла его и прошептала, не скрывая слез:
– До свидания, папа. Я теперь… всегда все по вашему рецепту варить буду. Со специями и травками.
– Вот! Умница!
Он быстро вышел и направился к поджидавшему у дома такси.
Ольга побрела в детскую.
Там няня одевала на прогулку Петьку. Машка, Мишка и Костик носились по комнате, швыряя друг в друга свитера и носки.
– Если через пять минут не оденетесь, я вместо прогулки за уроки вас засажу, – сурово сообщила Анна Алексеевна детям.
– И я засажу, – величественно повторил Петька, сам натягивая носки.
Дети мигом угомонились, быстро разобрались, где чьи вещички, и по-солдатски быстро начали одеваться.
– Вы и с Петькой возитесь, Анна Алексеевна, и со старшими. Спасибо вам большое, – расчувствовалась Ольга.
– Из спасибо шубу не сошьешь, – неприветливо буркнула няня. – Я уж и сама собиралась вам напомнить, что к одному ребенку в няньки нанималась.
– Извините, я должна была об этом подумать, – растерялась Ольга. Она действительно упустила момент, когда все дети «прибились» к Анне Алексеевне и стали жить под ее неусыпным контролем. – Сколько я вам должна?
