Татьяна Устинова - Богиня прайм-тайма
Следом за ней по широкому полукруглому коридору, где стояли еще одна ваза и антикварный столик, а на столике лежали газеты и очки, он прошел в кухню и приткнулся на первый попавшийся стул.
– Может, на диван пересядете? Там места больше, – предложила она, не оборачиваясь.
Ники готов был провалиться сквозь землю.
Зачем он приехал?!
Совершенно неожиданно он решил, что должен с ней поговорить, и позвонил, и настаивал, и все было очень просто до тех пор, пока он не увидел ее в голубых джинсах и короткой черной майке. Волосы подколоты вверх так, что торчат очень светлые игривые хвостики и открыта шея, длинная и стройная, как у античных богинь.
Ужас.
Абсолютно серьезно и даже вдумчиво она готовила ему кофе, доставала из холодильника какой-то сыр и выкладывала его на тарелке, и длинный батон в аппетитно шелестящей бумажке, и твердую палку копченой колбасы, и какие-то сладости в деревянной тарелочке.
Он смотрел.
Алина Храброва на собственной кухне разительно отличалась от Алины Храбровой в коридорах эфирной зоны.
Ни та, ни другая не могли иметь к нему никакого отношения, и он все время строго напоминал себе: только этого нам и не хватает в дополнение ко всем нынешним радостям нашей жизни!
Еще более строго он говорил себе, что она звезда и, должно быть, стерва, а он, уезжая в Афганистан, слезно прощался с Леной, тогдашней “девушкой его жизни”, и даже собирался ей позвонить, и вообще Алина Храброва не может и не должна не то чтобы волновать его, но даже думать о ней как о чем-то реальном – нелепо и странно!
Она не могла быть реальной.
Она на одной стороне земли, а он на другой.
Все это он строго сказал себе два раза подряд, а потом еще раз напомнил.
А потом повторил.
Примерно с пятого раза все получилось.
Вот теперь он вооружился мудростью с головы до ног, и ему никто не страшен. Даже Алина Храброва на ее собственной кухне.
– Пейте, – сказала она, поставила чашку, пристроилась напротив и подвинула к нему пепельницу и пачку диковинных сигарет с зажигалкой. – И бутерброды ешьте, Ники! Вы же с работы!
Он промычал, соглашаясь.
– Ну вот. Значит, есть хотите. Когда я приезжаю домой, у меня от голода в глазах темно! Еле до холодильника дохожу.
Ники улыбнулся, прихлебывая огненный кофе.
Какой еще холодильник?! Она неземное создание, суперзвезда и волшебная фея. У нее не может темнеть в глазах от голода. Она должна питаться розовым лепестком, пыльцой нарцисса и глотком серебряной утренней росы.
Фея закурила и рассеянно сунула зажигалку в собственную пустую чашку. Ники смотрел на нее во все глаза.
Он не знал тогда, что у нее есть удивительная способность терять зажигалки, очки, деньги и туфли – прямо на пороге магазина, когда каблуки застревали в решетке. Оказавшись босиком, она оглядывалась и растерянно смотрела на свою босую ногу, как на нечто ей не принадлежавшее.
Он не знал, что она близорука и поминутно ищет очки, когда ей нужно что-нибудь рассмотреть. Он не знал, что она варит кофе, от которого в лучшем случае немедленно повышается кровяное давление, а в худшем случается гипертонический криз. Не знал, что она язвительна, остроумна и, когда хохочет, закидывает голову так, что открывается античная шея. Что после бокала шампанского у нее сильно краснеют щеки, и она очень этого стесняется и никогда не пьет “на людях” ничего, кроме минеральной воды.
Он и не подозревал, что все это в скором времени станет приводить его в восторг и собственная неконтролируемая нежность будет до смерти пугать его.
Иначе он отступил бы немедленно, прямо сейчас.
Или не отступил бы?..
И только предчувствие настойчиво шептало ему, что нужно бежать, но он никогда не слушался своих предчувствий.
– Почему вы не едите?
– Я ем, – сказал он с досадой и, чтобы она успокоилась, положил рядом с собой бутерброд. Алина тут же подала ему салфетку.
Покорившись, он взял и салфетку.
– Я хотел поговорить с вами об этом вашем придурке, который…
– Тише! – приказал она, поднялась, перебежала плиточно-ковровое пространство кухни и задвинула обе створки высоких раздвижных дверей. – Не кричите, Ники. Я не хочу, чтобы мама…
– Да, простите, – сказал он, понизив голос, – я не подумал.
Алина села и стала искать зажигалку. Он не сразу понял, что именно она ищет, и некоторое время просто наблюдал с интересом.
Она осмотрела стол, потом широкий подоконник, на котором стояли диковинные цветы и маленькие штучки, которые Ники хотелось потрогать. Потом пошарила в карманах джинсов и беспомощно оглянулась на плиту.
Ники, слава богу, догадался и вытащил зажигалку из ее чашки.
– О, господи, – пробормотала суперзвезда, – как она туда попала?..
– Понятия не имею, – признался развеселившийся Ники и протянул ей зажигалку, как-то благополучно миновав вечную мужскую затею с вытягиванием руки, чирканьем колесиком, поднесением неравномерного пламени, от которого нужно успеть отшатнуться и непременно попасть в него сигаретой, а не волосами и не носом! Почему-то это считалось проявлением галантности – “дать прикурить даме”. Ники такую галантность не признавал, и оказалось, что Алина не признает тоже.
Он глотнул кофе и покосился на бутерброд.
Следовало переходить к делу, а он никак не мог собраться с мыслями. Вернее, мысль у него была только одна, и она казалась ему абсолютно верной, он сто раз со всех сторон обдумал ее и загорелся непременным желанием изложить. Теперь эта превосходная мысль казалась ему страшно глупой и неважной, ради нее не стоило и тащиться в ночь-полночь, обременять собой звезду.
Звезда подумала и тоже налила себе кофе.
У нее были длинные пальцы и высокая грудь, которую плотно облегала черная майка.
Ники посмотрел и отвел глаза.
Примерно после восьмой, а может, девятой романтической истории с очередной “девушкой его жизни” женская грудь, как основная составляющая романтизма, перестала занимать его воображение, а тут вдруг опять… заняла.
Храброва была с другой стороны Земли. Нет, с другой стороны Луны. Ее грудь уж точно не могла иметь к нему никакого отношения!
– Вы хотели мне что-то сказать, Ники?
Да, он хотел. Он все время хотел изложить ей свою умную мысль. Тщательно обдуманную со всех сторон.
– Ники?
– Извините, – пробормотал он. Щеки у него вдруг покрылись кофейным румянцем и все лицо стало одного цвета – ровного, коричневого. Алина смотрела с интересом.
– Алина, я вот что подумал… Про эти записки.
Теперь он старательно отводил от нее глаза – на всякий случай, чтобы она не подумала, что он маньяк или извращенец. И потому, что очень старался, получалось так, что он все время смотрит именно на ее грудь.
