Нина Стожкова - Кража по высшему разряду
Инна сделала им всем «перекличку» поименно, как на армейской утренней поверке. Результат был неутешительный. В который раз она убедилась: ни с одним из тех мужчин она не смогла бы прожить бок о бок, в одной квартире, дольше недели. Да и сейчас, если честно, ее ждал дома не тот и не там. Нить, связывавшая ее с Москвой, была бы совсем хрупкой, если бы не мобильник. Если что…
«Интересно, что?» — с опаской подумала Инна.
Так вот, если что, можно послать эсэмэску лучшей подруге Машке. И тут же получить от нее дельный совет. Подруга, словно опытный врач-психотерапевт, всегда находит единственно необходимые слова. Впрочем, что там мобильник! Вот бы взять Машку с собой в Питер… Инна быстренько расправилась бы со всеми делами, и они рванули бы куда-нибудь за город. Например, на экскурсию в недавно отреставрированный Константиновский дворец. Посмотрели бы на знаменитую коллекцию Ростроповича-Вишневской, о которой столько трезвонили по телеящику. Но разве Машку куда-нибудь вытащишь? С утра до ночи торчит на работе, а все выходные драит до блеска свою и так стерильную квартиру. Иногда Инне казалось, что и мужа Макара Машка во время генеральной уборки отдраивает капитально: железной губкой с моющими средствами. Во всяком случае, по собственной квартире ее благоверный передвигался с опаской, словно по музею. Даже на лестницу ему не разрешалось выходить в «музейных» тапочках. И что удивительно, Машке никогда не хотелось расширить границы своего тесного чистенького мирка, она не любила путешествия. А Инна — наоборот. Всю жизнь в ней жила бойкая безбашенная репортерша. И в зависимости от обстоятельств эта особа то распрямляла плечи и нагло брала над ней верх, то сидела тише мыши в дальнем уголке ее души, терпеливо дожидаясь своего часа. А если очередная репортерская авантюра Инки заканчивалась провалом, то Машка находила мудрые слова, дающие силы жить дальше и побороть сознание собственного ничтожества. Однажды Машка напечатала в своем дизайнеровском центре визитки для Инны. На мерцавших картонных карточках, случайно повернув их к свету, Инна прочитала надпись «Супервумен». Кстати, черную футболку с такой же надписью, в которой Инна сейчас лежала под казенным одеялом, подарила ей на день рождения тоже любимая подруга. В общем, Машка — это Карнеги в джинсах!
Инна вспомнила, как Машка утешала ее после каждого любовного фиаско, окончательно расстроилась и уснула лишь под утро вся в слезах.
Проснулась она лишь тогда, когда проводница решительно и громко забарабанила в дверь и объявила: через десять минут — Московский вокзал.
ВОКЗАЛ ВОСПОМИНАНИЙ
Инне не терпелось повидать Изольду, однако нетерпение двоюродной тетушки, наверное, было еще сильнее. В семь утра ее хрупкая фигурка уже маячила на платформе Московского вокзала, поеживаясь от холода и напряженно вглядываясь в лица выползающих из вагона по-утреннему хмурых пассажиров.
— Инна, наконец-то! — С неожиданной для своего возраста прытью старушка подскочила, выхватила у нее дорожную сумку и еще минуты две боролась за нее. Однако пожилая дама не учла, что питерская платформа, как и московская прошлой ночью, была сплошь покрыта льдом! Хрупкую, крошечную Изольду понесло-закружило вместе с сумкой и по инерции поволокло туда, где платформа обрывалась. Охнув и собрав все свои силы, Инна с трудом вырвала поклажу из цепких маленьких рук и затормозила опасное кружение старушки по перрону.
— Хорошо, что ты приехала! — прошептала Изольда и, встав на цыпочки, чмокнула Инну куда-то в подбородок.
Инна прижалась к облаку седых волос, выбивавшемуся из-под беретика. Доведется ли им еще увидеться, кто знает?
Слякотное питерское утро на самом деле оказалось непроглядной ночью. Впрочем, и в метро, и в автобусе свет тоже был каким-то неярким, желтоватым, словом, типично питерским.
Как и одежда горожан, как и скупые на эмоции лица людей. Север, одним словом. Все было другим, чем в Инниной разудалой, вычурной и кичливой Москве.
Москвичка подумала, что Петербург уже не первый век поражает жителей Центральной России северной монохромной сдержанностью, какой-то скрытой мощной энергетикой. Похоже, внешние эффекты в этом краю мало кого волнуют… Оскорбленное достоинство бывшей имперской столицы дает себя знать уже почти столетие…
После получаса томительного пути они оказались у двери обычной питерской многоэтажки.
— Дальше пойдешь одна, — вдруг объявила Изольда. — Давай звони прямо при мне Марку по домофону. Я непременно должна убедиться, что этот тип дома. Про меня — ни звука. Поняла?
— Да, Инночка, конечно, я дома, жду тебя, поднимайся, — отозвался в динамике заспанный мужской голос, и Изольда, прижав палец к губам, растворилась в питерских ранних сумерках.
СТРАСТИ ПО МАРКУ
И вот теперь, встретившись в кофейне на Васильевском, Изольда и Инна болтали обо всем на свете, избегая произносить вслух слово «Марк», словно это было не обычное имя, а запретный китайский иероглиф. И тот, кто называет его, тут же умирает. Притворялись, что никакого Марка не существует, что он миф и призрак, хотя Инна, приехав с вокзала, уже успела похлебать на кухне его знаменитый суп из белых грибов, лично собранных профессором прошлой осенью в районе Репина. Супец этот, надо сказать, Марк готовил отменно. С перловкой, картошкой, специями и всем, что положено в него кидать. Вообще все, за что брался, Марк делал на «пять с плюсом». И дочь, свою и Изольды, красавицу Светку, он вырастил стопроцентной отличницей. А точнее, «перфекционисткой», как сейчас говорят. То есть женщиной, которая может все делать только хорошо. Или очень хорошо. От чего сама порой страдает, часто бывает на грани нервного срыва, ведь объять все на свете невозможно. Но поделать с собой ничего не может. С детства привыкла быть первой. Получать только пятерки. Или пятерки с плюсом.
Когда Светка досталась ему после развода, Марк взялся за ее воспитание со всем энтузиазмом обожающего отца и доморощенного педагога. Так дрессировали детей-вундеркиндов их амбициозные папаши в прошлые века: отец Моцарта, отец знаменитой пианистки Клары Вик, отец Паганини… Только те стремились вырастить из своих чад знаменитых виртуозов и поправить свои денежные дела, а Марк бескорыстно мечтал, чтобы Светка развилась в гармоничную и всестороннюю личность. Ну и, само собой, прославила его фамилию. Его единственная дочь училась во французской и музыкальной школах, ходила на занятия юных искусствоведов в Эрмитаж, потом в кружок юных химиков при Ленинградском университете. А когда Изольда упрекнула Марка, что у дочери нет детства, что она совсем не дышит воздухом и не общается с ровесниками, отец принял простое и эффектное решение. Он купил Светке собаку: веселого серебристого малого пуделя Матвея.
