Наталья Калинина - Семь сокрытых душ
Когда первое потрясение прошло, Ада смогла вслушаться в слова и понять то, о чем бесстрастно вещал репортер. А говорил он странные вещи – что Светлана покончила с собой, наглотавшись таблеток…
Программа уже давно закончилась, на экране бойко мелькали рекламные ролики, а Ада все так и стояла перед телевизором с пультом в руке. «Она же замуж собиралась!» – первая мысль, которая появилась в ее опустошенном такой новостью сознании. Не могла Светлана покончить с собой! Не могла, и все тут! Она же была так счастлива! Но, может, ее бросил жених почти перед самой свадьбой?..
Ада металась по квартире, не зная, что делать, куда себя девать. И только лишь мысль, что на Светиной работе, возможно, до сих пор не знают о случившемся, вернула Аде способность действовать. Она бросилась к телефону, отыскала номер салона и позвонила. Длинные бесконечные гудки показались ей тягучими, как разогретая карамель. Ада даже не сразу отдала себе отчет в том, что считает их, а когда досчитала до четырнадцати, запоздало сообразила, что в такой поздний час в салоне просто никого нет.
Полночи она пролежала в кровати без сна, думая о Свете. Она не гадала уже, что могло послужить мотивом для такого страшного поступка, нет, она просто, чтя память умершей, перебирала в памяти картины из прошлого, в которое так не любила заглядывать.
Со Светланой на протяжении многих лет они делили одну спальню, одежду, косметику. Делили жизнь. И пусть близкими подругами они не были ни тогда, ни сейчас, не поверяли друг другу секреты, общего у них было гораздо больше, чем у задушевных подружек. Их одинаково пометила жизнь, они обе изо всех сил старались выстроить свое будущее, смотреть вперед и не оглядываться назад. Ада понимала ту радость, с какой Светлана рассказывала всему миру о предстоящей свадьбе, и осознала, почему сама слушала эти разговоры с жадностью. Потому что будущая свадьба обещала Светлане то, чего у нее не было раньше, – семью. И Ада, слушая рассказы девушки, грелась возле чужого счастья, тайно благодарная за то, что ей ненадолго позволили расположиться у теплого огонька строящегося семейного очага.
Боярышники, 1989 годБоярышники, утратившие свое оригинальное название в советские времена, а затем вернувшие его к выпуску Ады, застенчиво прятались от населенных пунктов за неширокой полосой хвойного леса. Отгороженные от мира не только каменным забором, поверху которого вилась колючей змеей проржавевшая проволока, но и лесополосой, они казались островком, затерявшимся в сосновом океане. Но это обманчивое впечатление развеивали доносившиеся до территории Боярышников приглушенный гул электричек и ритмичный стук колес товарняков. Одноименная станция находилась от главного здания бывшей усадьбы не так уж далеко в километровом измерении, но на практике выходил достаточно приличный путь – прямой дороги не было. Сначала требовалось пересечь «зазаборную» территорию, растянувшуюся на пару километров, затем, сойдя с асфальтированной дороги, упирающейся в глухой забор, свернуть налево на утрамбованную до каменистой твердости тропу, рассекающую хвойную посадку по направлению к выходу. Ворота в те времена, когда усадьба принадлежала графу Боярышникову, не были главными и предназначались для простолюдинов. Когда-то они были деревянными, простыми, но все же куда лучше той металлической ставни, со скрипом и стоном двигающейся теперь по рельсе. Парадные же ворота для хозяев и гостей снесли еще в начале прошлого века, когда усадьба перешла в руки новых, «красных», властей, а образовавшуюся брешь заделали.
Покинув территорию, нужно было пересечь лес, а затем через поле по узкой тропе минут пятнадцать идти к станции. По ту сторону железнодорожного полотна располагался поселок, бывший когда-то двумя деревнями, постепенно слившимися благодаря новым постройкам в один большой населенный пункт. Иногда, раз-два в месяц, в него выводили на прогулку воспитанников Боярышников.
Ада историей бывшей усадьбы не интересовалась. Этот дом так и не стал ей родным, хотя она и провела в нем большую часть жизни. Девочка знала лишь то, что знали все воспитанники: бывшая усадьба после революции волей новых властей превратилась в приют для сирот. Во время Второй мировой войны главное здание оборудовали под госпиталь, а в послевоенное время сделали детский дом. В этом статусе бывшая усадьба просуществовала еще двадцать лет. Затем, когда дом потребовал капитального ремонта, детей расформировали по другим домам, а территорию закрыли. Но по каким-то причинам ремонт отложили, и усадьба простояла в запустении пятнадцать лет. Может быть, так и разрушилась бы со временем, но сменившиеся местные власти спохватились, что Боярышники представляют собой историческую ценность. И отреставрированная усадьба, ставшая теперь интернатом, вновь приняла детей из неполных и неблагополучных семей. Вот и все, что знала Ада о том месте, в котором прошла значительная часть ее жизни.
Главный корпус, трехэтажный, где учились и жили воспитанники, напоминал Аде увиденный на открытках Смольный: подобную ассоциацию вызывали арочные окна и колонны, удерживавшие козырек над входом. Только вот институтом для благородных девиц интернат никак нельзя было назвать.
До семи лет Аду воспитывала тетка-инвалид. О своей младшей сестре, матери Ады, тетка всегда отзывалась пренебрежительно и брезгливо, не щадя чувств маленькой девочки: «Шалава!» Что стало с матерью, девочка точно не знала. По одной версии, сбежала с очередным хахалем и погибла от его побоев, по другой – что-то сама сотворила с собой на почве несчастной любви. О новорожденной дочке мать-кукушка совершенно не заботилась, подкинула ее в «гнездо» старшей незамужней сестры еще младенцем и упорхнула налаживать свою личную жизнь. Мечтала, что будет жить ярко и празднично, как райская птичка, но получила в итоге лишь болотную трясину.
Тетка Анжела, скрюченная, горбатая, с длинными, как у обезьяны, руками, с детства страдала тяжелым заболеванием, перекрутившим ее позвоночник, изуродовавшим конечности и превратившим жизнь в бесконечный ад. Дожила она в одиночестве почти до сорока лет и прожила бы так и весь остаток своей не балующей разнообразием жизни, если бы ей на шею не свалилась эта орущая, голодная, требовательная девочка. Анжела как-то рассказала Аде, что беспутная мать просто принесла завернутую в одеяло дочь к старшей сестре, положила девочку на пороге и, позвонив в дверь, преспокойно ушла. И не знали ничего о молодой женщине до тех пор, пока не пришло известие о ее кончине. «Подохла, как собака», – цедила сквозь зубы Анжела, но беззлобно, в душе жалея беспутную младшую сестру. Об отце девочки ничего не было известно, хоть тетка и пыталась найти его: выспрашивала местных сплетниц в надежде узнать, с кем около года назад путалась ее сестра. Но когда Анжела увидела одного из тех «кавалеров», решила, что пусть уж у девочки вовсе не будет отца, чем вот такой, опустившийся ниже некуда. Разборчивостью в любовных связях младшая сестренка не отличалась.
