Карен Робардс - Однажды летом
Джонни Харрис был одной из таких удач. Хотя, возможно, со стороны это могло показаться парадоксальным.
Мысли о Джонни лишь усугубили приступ мигрени. Морщась от боли, Рейчел полезла в сумочку за чековой книжкой, мечтая поскорее расплатиться и покинуть магазин. Сейчас ей вовсе не хотелось ввязываться в дискуссию и кидаться на защиту Джонни Харриса (который, независимо от степени своей вины, был все-таки не тем юношей, о ком она помнила все эти годы) — во всяком случае, до тех пор, пока она сама не разберется в своих ощущениях. Все, о чем Рейчел думала в данный момент, это о десяти минутах одиночества. Тем временем покупки миссис Эштон уже уложили в тележку, а приобретения Пэм Коллинз как раз проходили через компьютерное считывающее устройство. Слава Богу, мучительная процедура общения с соседками близилась к концу. Еще несколько мгновений — и Рейчел могла преспокойно удалиться.
— Сью Энн Харрис тоже была хороша сучка, да простит меня Господь за такие слова. Сейчас живет в Детройте и, я слышала, обзавелась тремя детьми от разных мужиков. Между прочим, ни за одним замужем так и не была.
— Да что вы говорите! — Миссис Эштон покачала головой.
Пэм подтвердила сказанное:
— Так я слышала. А насчет Грейди Харриса, который утонул три года назад, всем известно, что он был крупнейшим торговцем наркотиками в штате. Он и утонул-то из-за того, что принял слишком большую дозу этой отравы.
Рейчел глубоко вздохнула, мысленно уговаривая себя успокоиться. В голове стучало, но она старалась не думать о боли.
— Насколько мне известно, он с друзьями устроил пирушку на лодке, упал за борт и ударился головой. Вскрытие показало, что ничего, кроме виски, он не принимал. А если пьянство считать преступлением, так выйдет, что наш город буквально кишит уголовниками. — Несмотря на то что всего несколько минут назад сама была во власти отрицательных эмоций в отношении одного из Харрисов, Рейчел сочла необходимым изложить официальную версию происшедшего с родственником Джонни, хотя особого смысла в этом не было.
Как и все в городе, она была в курсе тех сплетен, что ходили вокруг гибели Грейди Харриса. Беда в том, что никто так толком и не знал, какова доля правды в этих досужих вымыслах. Впрочем, это не являлось препятствием к тому, чтобы с удовольствием пересказывать пикантные подробности инцидента. Сплетни были стержнем жизни Тейлорвилла. Без них добрая половина горожан просто вымерла бы.
Хотя справедливости ради Рейчел была вынуждена признать, что в словах Пэм и миссис Эштон присутствовала немалая доля истины. Семейство Харрисов нельзя было отнести к категории благополучных и вызывающих симпатии. Собственно, Рейчел и не оспаривала этот факт. Ее единственным желанием было предоставить юноше — впрочем, нет, теперь уже мужчине — еще один шанс, которого он, как ей казалось, заслужил. Она вовсе не пыталась идеализировать Джонни Харриса. Просто чувствовала, что к убийству Мэрибет Эдвардс он не причастен и отсидел ни за что.
— Вилли Харрис тоже наплодил детей. Я слышала, ему удалось наследить даже в Перритауне. — Последнюю сплетню Пэм выдала почти шепотом. Подобная таинственность была не случайна: дело в том, что Перритаун представлял собой негритянское гетто, расположенное на окраине города. Хотя закон и провозглашал равенство и почти все жители Тейлорвилла на словах являлись ярыми противниками расизма в любых его проявлениях, реальность была такова, что черные все-таки держались особняком и старались не покидать пределов своего анклава.
— Ну, куда хватили! Это уж, помилуйте, чересчур! Не верю! — Миссис Эштон, судя но всему, была шокирована столь гнусным поклепом на отца Джонни.
— Говорю то, что слышала.
— С вас тридцать семь шестьдесят два, мисс Грант.
— Что?
Бетти Николс терпеливо повторила итоговую сумму. Встрепенувшись, Рейчел заполнила чек и передала его кассирше. В Тейлорвилле все друг друга знали. Бетти была бывшей ученицей Рейчел, так что необходимости в предъявлении какого-либо документа, удостоверяющего личность покупателя, не возникло. Весь город знал, что чеки Грантов можно смело принимать к оплате, и в то же время ни один торговец не рискнул бы принять чек от Харрисов.
Таков был Тейлорвилл.
— До свидания, миссис Эштон. До свидания, Пэм. — Рейчел подхватила пакеты с покупками и направилась к выходу.
— Постой, Рейчел! — бросила ей вдогонку миссис Эштон.
Пэм тоже что-то крикнула, но Рейчел уже была в дверях, так что обращенных к ней возгласов услышать не могла. Да и вряд ли хотела этого.
По дороге домой она вдруг подумала о том, что еще никогда в жизни не чувствовала себя такой разбитой. Возможно, виной всему была жара. А может, сказывалось давление тяжкой ноши, которую она на себя взвалила, встав на защиту Джонни Харриса.
Ее сумочка лежала рядом на пассажирском сиденье. Рейчел потянулась к ней и достала баночку с аспирином, который всегда носила с собой. Открыть ее, не отрываясь от руля, было не так-то просто, но Рейчел все-таки удался этот трюк, и наконец две спасительные таблетки оказались во рту.
«…Вот мое послание миру, мне таких писем никто не писал…»
В памяти вдруг всплыли строки, написанные Эмили Дикинсон. Рейчел всегда любила поэзию, но в последнее время именно эти строчки стали своеобразным лейтмотивом ее существования. Их выплеснула такая же одинокая душа, томящаяся в темнице обыденности. Как Эмили Дикинсон, Рейчел все чаще ловила себя на том, что ей хочется большего, хотя и трудно было выразить, чего именно. Ей вдруг стало болезненно одиноко, и это невзирая на то что недостатка в друзьях и общении она никогда не испытывала. К сожалению, никого из тех, кого она знала, нельзя было назвать «родственной душой».
С течением лет Рейчел все яснее осознавала, что Тейлорвилл — не ее город. Она была чужой в своей семье, среди соседей, коллег, учеников. Читала все, что попадалось под руку: романы и пьесы, мемуары и поэзию, газеты, журналы, надписи на коробках. Ее мать и сестра читали кулинарные книги и журналы мод. Отец — «Бизнес уик» и «Спортс иллюстрейтед». Рейчел никогда не скучала в одиночестве. Честно говоря, она даже предпочитала свое собственное общество чьему бы то ни было. Родные, наоборот, любили шумные компании. Рейчел писала стихи и мечтала, что когда-нибудь их опубликуют.
В семье снисходительно посмеивались над ее творчеством.
И все равно она любила своих родных не меньше, чем они ее.
Частенько Рейчел вспоминала историю гадкого утенка. Как она ни старалась походить на других — а ее старательности можно было позавидовать, — все равно ничего не получалось. В конце концов она научилась притворяться такой, как все. Жить стало легче, да и задача-то, в общем, оказалась несложной. Требовалось лишь побольше помалкивать, держать при себе свои мысли и чувства.
