Алиса Клевер - Женщина на одно утро. Танцор
– Или тебе, Даша.
– Или тебе, Андре, – упрямо ответила я. Андре посмотрел на меня так, словно я была вышедшей из-под контроля силой природы – шквальным ветром или высокой океанской волной. Он замотал головой и стиснул ладонями виски. Его лицо стало бледным, несмотря на загар.
– Вы должны улететь. Срочно – обе. Вам нельзя оставаться здесь. Это единственное правильное решение, понимаешь, – продолжил он, но я помотала головой.
– Улететь и оставить тут тебя? Нет, Андре, теперь и ты должен улететь с нами. Кто знает, не идешь ли ты следующим в этом списке.
– Я тоже могу улететь, – пробормотал Андре, глядя на меня с одобрением. – Ты права. Я организую ваш вылет, а потом улечу сам. Интересно, сколько времени понадобится, чтобы сделать мне визу? Думаю, если обращусь к отцу или Марко, ее сделают быстро.
– Да! Да, Андре, мы можем улететь отсюда в Москву. Но… что, если эти люди будут преследовать нас? Кто-то все время следил за нами. Значит, и за мамой следили… – тут мне стало по-настоящему страшно. Я добежала до маминой палаты, и только сев около нее, моей спящей красавицы, услышав ее размеренное, неестественно ровное дыхание, немного успокоилась.
Даже если мое чудовищное предположение – правда, и эти люди, кто бы они ни были, преследуют нас, в Москве им будет значительно сложнее действовать. Дома и стены помогают. Вот только… вскоре выяснилось, что улететь я не могу. Мои документы – заграничный и российский паспорта, а также старательно сделанные мною их ксерокопии – всё было уничтожено. Огонь – беспощадный варвар – не добрался до меня, но сожрал мою сумку и все ее содержимое. Я оказалась прикована к французской земле, словно кто-то приколдовал меня, но я не была уверена, что такого рода колдовство можно разрушить с помощью креста и святой воды.
* * *Я настояла на том, чтобы маму увезли в Москву без меня. И дело чуть не дошло до истерики. Всему виной страх – липкое, холодное чудовище, которое хватало меня, не давая мыслить рационально. Нам показали видеозапись с камер наблюдения – в узкой комнате охраны, в подвале больницы стояло множество экранов, и, глядя на молчаливое видео на одном из них, я заново пережила свой кошмар, по новой вскрывая еще совсем свежую рану.
– Это она? – спросил Андре, глядя на темный силуэт в длинном балахоне. Женщина в никабе, если все же допустить, что это была именно женщина, приехала в больницу на такси и высадилась на гостевой парковке почти за час до того, как мы приехали за мамой из пригорода. Она расплатилась, достала из багажника такси небольшую матерчатую сумку, а затем торопливо пересекла почти пустую разлинованную площадь перед больницей. Остановившись перед стеклянными дверями, женщина достала откуда-то из недр своего одеяния телефон, но звонить никому не стала – только сверилась с чем-то на экране. Один из самых четких, информативных кадров видео показал, что тонкие пальцы женщины украшены аккуратным маникюром – тонкая полосочка френч на каждом ноготке. Женщина, определенно.
– Ты не знаешь ее? – спросила я Андре, и он посмотрел на меня так, словно я дала ему пощечину.
– Почему ты спрашиваешь? Думаешь, если бы я знал ее, не сказал тебе? – слова прозвучали так, словно кто-то ломал в воздухе ветки сухостоя.
– Мне больше не у кого спрашивать, – пожала плечами я. – У меня плохое предчувствие.
– Прости, – Андре отвернулся, не зная, как меня успокоить. Особенно учитывая тот факт, что для спокойствия у нас обоих не было никаких причин. На следующем видео я снова оказалась внутри горящего факела. Пока я сгорала, женщина в черном спокойно покинула территорию больницы. Она не убежала, не показала лица, не проявила никакого беспокойства. На видео с другой камеры, почти в тот же самый момент, когда Андре вытаскивал меня из горящей машины, она садилась в такси. Видео запечатлело номер, полиция без труда нашла водителя такси – он работал в Авиньонской транспортной компании чуть ли не сто лет, сразу вспомнил пассажирку в мусульманской одежде, охотно рассказал все, что знал. Такси вызвали заранее – по интернету, оплатили наличными. Лица пассажирка не открывала, говорила же на чистом французском. Без сомнения, женщина. Ехала в центр города, вышла на углу неподалеку от Папского замка. Около центральных достопримечательностей всегда полно народу. Лето, туристы. Да что там, сейчас наступит сентябрь, начнется бархатный сезон, и народу станет еще больше.
К вечеру я окончательно поняла, что не оставлю маму одну, какими бы гарантиями меня не кормили местные полицейские чины. Я только смотрела на Андре обвиняющим взглядом, хотя и не могла четко объяснить, в чем именно он передо мной виноват. В конце концов, он спас мне жизнь, помог организовать мамин вылет, созвонился с Марко и, не входя в подробности того, что случилось, обрисовал ситуацию. Андре подключил своего отца, проживающего в России, чтобы обеспечить медицинскую помощь на границе, место в московской клинике. Что в это время делала я? Сидела рядом с мамой и смотрела: на нее, в окно на уставшую от жары зелень, внутрь себя в поисках ответов, которых у меня не было. Мама улетела поздно ночью, в аэропорте Авиньона ее сопровождала целая делегация, призванная обеспечить благополучие, безопасность и медицинский уход. Когда самолет взлетел и исчез в темном небе, я почувствовала безосновательное облегчение и щемящее чувство тоски и одиночества. Я словно попала в Сайлент Хилл – сюрреалистический город из известного фильма ужасов, заполненный дымом и туманом, в который есть вход, но нет выхода, и была счастлива, что хотя бы маму сумела вытащить отсюда.
– Нам пора уезжать, – прошептал Андре и взял меня за руку. – Ты совсем замерзла, это все кондиционеры, тут, в самом деле, морозильник.
– Сколько они будут лететь?
– Нам позвонят, как только самолет окажется в Москве. Твоя же Шурочка позвонит, – Андре проявлял терпение, держался из последних сил, но мне было все равно, меня охватило странное безразличие и даже покорность чему-то неизбежному. Я ожидала появление своей убийцы из-за любого угла. Да, я понимала, что вряд ли ей удастся пробраться за нами на территорию аэропорта, но ведь не вечно же мы будем здесь сидеть. Нам пора уезжать. Она, моя убийца, уже наверняка знает, что я осталась жива. Чего бы ни хотела она достичь с помощью моей смерти или смерти моей мамы, ее работа осталась незавершенной.
Мы вышли из здания аэропорта налегке – без вещей, теперь еще и без документов, я уже почти стала призраком. Все мои вещи теперь являлись вещественными доказательствами, они остались в залитой густой белой пеной машине вместе с мамиными чемоданами. Черт его знает, зачем они понадобились полиции, но так просто она не была готова расстаться с ними.
