Дафна дю Морье - Французова бухта
Глава 20
Казалось, он стоял на галерее целую вечность, не сводя с нее глаз, потом медленно спустился вниз. Дона попятилась и, нащупав край стола, села на стул. На Рокингэме были только штаны и рубашка, на которую с лица стекала кровь. Кровь была и на ноже, зажатом в его руке. И тогда Дона поняла — что-то произошло. Где-то наверху, возможно в одном из темных коридоров, лежит раненый или убитый матрос из команды «La Mouette», может быть, это Уильям.
Рокингэм по-прежнему молчал, его узкие кошачьи глаза обжигали Дону. Наконец он опустился в кресло Гарри на противоположном конце стола и положил нож на тарелку перед собой. Немного погодя он заговорил с вызывающей фамильярностью. Дона содрогнулась: это был совсем другой человек, не тот Рокингэм, с которым она перебрасывалась остротами в Лондоне, бок о бок скакала во весь опор на прогулках в Хемптон-Корте и которого в глубине души презирала как никчемного повесу. В сидящем перед ней незнакомом Рокингэме клокотала холодная, дьявольская злоба, это был враг, который стремился причинить ей боль и страдание.
— Вижу, ваши драгоценности снова вернулись к вам.
Дона устало пожала плечами — то, что он смог понять, уже не имело значения. Важнее было узнать, что скрывалось за его кошачьей маской, какие замыслы там таились.
— Что же он получил взамен драгоценностей? — продолжал Рокингэм.
Дона нетерпеливо начала вставлять в уши серьги, наблюдая при этом за Рокингэмом поверх руки. Кроме ненависти к нему, у нее появился страх.
— Отчего такая серьезность, Рокингэм? Вот неожиданность! Я-то думала, что спектакль, разыгранный сегодня вечером, только позабавил вас.
— Вы правы. Он чрезвычайно меня позабавил. Что может быть смешнее двенадцати мужчин, которых в считанные минуты разоружила и оставила без штанов горстка шутников. Смахивает на наши с вами проделки в Хемптон-Корте. Но то, что Дона Сент-Коламб может смотреть на главаря этих фигляров глазами, выражение которых можно понять только однозначно, это я не нахожу забавным.
Дона оперлась локтями о стол и обхватила ладонями подбородок.
— О чем вы? — недоумевая, спросила она.
— В мгновение ока мне открылось все, что не давало покоя с самого моего приезда сюда. Ваш любимчик слуга, разумеется, шпион Француза. Теперь все встает на свои места: ваши долгие прогулки в одиночестве, неуловимое, отстраненное выражение глаз, которого прежде не было. Отстраненное — со всеми: со мной, с Гарри, с другими мужчинами, кроме одного-единственного. И этого единственного я имел удовольствие видеть сегодня вечером.
Голос его стал глухим, во взгляде открыто сквозила ненависть.
— Ну, так как? — с издевкой бросил он. — Будете все отрицать?
— Я ничего не отрицаю, — ответила Дона.
Рокингэм поднял с тарелки нож и будто невзначай провел им глубокую черту по столу.
— А вы знаете, — с вызовом осведомился он, — что за такие подвиги вы можете угодить в тюрьму? Не исключено, что вас повесят, если правда выйдет наружу.
Дона безразлично пожала плечами.
— Не слишком подходящий финал для Доны Сент-Коламб. Вы ведь никогда не бывали в тюрьме? Никогда не вдыхали запах испарений от нечистот, не пробовали баланду из черного хлеба, разведенного мутной водой? Вам не знакомо ощущение затягивающейся на шее веревки и сдавливающей дыхание? Как бы вам понравилось все это, Дона?
— Бедный Рокингэм, — насмешливо проговорила Дона. — Поверьте, я могу вообразить все эти ужасы гораздо ярче вас. Какова ваша цель? Хотите отыграться, оттого что не преуспели сами?
— Я полагал, что не мешает напомнить вам о возможных неприятностях.
— И все ваши страшные обвинения основываются лишь на том, что вам померещилось, будто я как-то особенно улыбнулась Французу, когда он потребовал мои драгоценности? Полно, Рокингэм. Расскажите свою басню Годолфину, Рэшли, Эстику, даже Гарри — кому угодно, и они примут вас за сумасшедшего.
— Не спорю, но при условии, что ваш Француз уже уплыл в дальние моря. А если нет? Предположим, что он пойман, связан и предстанет перед вами. А предварительно мы немного поработаем над ним — так, как умели это делать с пленниками несколько сот лет назад. Уверяю вас, Дона, в его присутствии вы выдадите себя.
Снова, как и накануне днем, он показался Доне прилизанным котом, который, зажав в зубах свою жертву, мягко крадется к ней в высокой траве. Дона всегда подозревала в нем черты порочности и холодной жестокости, которые он умело скрывал.
— Вас хлебом не корми, только дай представить все в мрачном свете, — попробовала отшутиться Дона. — Золотые деньки дыбы и испанских сапожков канули в прошлое. Мы уже не сжигаем на кострах еретиков.
— Еретиков-то, может, и не сжигаем, — парировал он. — А вот пиратов — вешаем и четвертуем. Кстати, та же участь ожидает и их сообщников.
— Отлично! — взорвалась Дона. — Что же вы ждете? Если вы возомнили меня сообщницей пиратов — действуйте! Бегите наверх, освободите всех, кто ужинал здесь сегодня. Растолкайте Гарри. Созовите слуг. Добудьте лошадей, вооружитесь, соберите охрану. И вот когда поймаете пирата, можете повесить нас обоих на одном дереве.
Помолчав, он задумчиво повертел в руке нож.
— Вы были бы только рады и горды оказаться с ним рядом, — с кривой усмешкой проговорил Рокингэм. — Вы даже не против умереть вместе с ним, получив, наконец, то, о чем мечтали всю жизнь. Не так ли?
Дона в упор посмотрела на него и рассмеялась, ощущая свое превосходство.
— Да, — сказала она. — Это правда.
Рокингэм побледнел, как полотно, и от этого на его лице еще ярче проступил кровавый надрез.
— На его месте должен был быть я! — прохрипел он. — Я, им должен был быть я!
— Никогда! — воскликнула Дона. — Клянусь, никогда в жизни.
— Если бы вы не оставили Лондон и не бросились сюда, в Наврон, то на его месте был бы я! Это могло случиться от скуки, праздности, от полного безразличия, даже от отвращения — но это был бы я.
— Нет, Рокингэм… никогда.
Рокингэм приподнялся со стула, раскачивая в руке нож, и, отшвырнув ногой подвернувшегося спаниеля, закатал рукава выше локтей. Пляшущие отсветы свечей играли у него на лице. Дона тоже вскочила, судорожно сжав спинку стула.
— Что с вами, Рокингэм? — вздрогнула Дона.
Губы его раздвинулись в злорадную ухмылку. Одной рукой он оттолкнул назад свой стул, а другой оперся о стол.
— Со мной ничего, — ровно сказал он. — Просто я собираюсь убить вас.
В то же мгновение Дона выплеснула ему в лицо первый попавшийся стакан вина. Ослепленный на долю секунды, он тут же попробовал перескочить через стол. Но Дона успела уклониться. Кинувшись к ближайшему стулу, она подняла его и изо всех сил бросила в Рокингэма. Тяжелый стул проехал по столу, круша серебро и фарфор, и ударил ножкой Рокингэма в плечо. Пересиливая боль и тяжело дыша, тот отшвырнул стул и, высоко подняв вверх нож, метнул его в горло Доны. Острие ножа задело рубиновое колье, расколов его надвое, и оцарапало шею. Обезумевшая от страха и боли, Дона нагнулась в поисках ножа, запутавшегося в складках ее платья, но, прежде чем она успела нащупать рукоять, рядом оказался Рокингэм. Он заломил ей руки за спину, зажав рот. Дона упала на стол. Тарелки и стаканы полетели на пол. Залились лаем собаки. Они вспрыгнули на Рокингэма, царапая его спину лапами, и тот вынужден был повернуться на долю секунды, чтобы отпихнуть их от себя. Его рука, зажимавшая рот Доны, немного ослабла. Воспользовавшись этим, она тут же вонзила в нее зубы и ударила Рокингэма свободной рукой. Он выпустил ее руку, заломленную за спину, и сжал руками ее горло. Хрипя, Дона чувствовала, как его большие пальцы перехватили ей дыхание. Неожиданно ее правая рука нащупала нож. Крепко сжав холодную рукоять, она занесла нож сверху и ударила Рокингэма, с отвращением чувствуя, как удивительно легко входит сталь в его плоть. Мощной струей кровь хлынула ей на руку. Рокингэм длинно и судорожно вздохнул, его руки отпустили ее. Дона оттолкнула его от себя и вскочила на ноги, не в силах унять дрожь в коленях. Собаки бесновались у ее ног. Рокингэм с усилием поднялся, и его стекленеющие глаза остановились на Доне. Одной рукой он зажал рану, а другой дотянулся до увесистого серебряного графина. Он наверняка размозжил бы ей голову, но в тот момент, когда он занес руку для броска, последняя свеча затрепетала и погасла. Они оказались в кромешной тьме.
