Марина Крамер - Все оттенки желаний
Меня охватила паника: на мои фотографии будет пялиться добрая половина населения города?! Зная Костю, я не сомневалась, что он выставит фотографии и с лицом, и вот тогда мне точно конец. И пожаловаться некому – Джер пропал с того самого дня, как увез от моей квартиры Костю. Я расценила это как конец отношений и не стала звонить ему сама. А вот теперь он бы мне очень пригодился, хотя бы его совет…
Я ждала открытия выставки с таким ужасом, с каким, наверное, приговоренный к казни ждет исполнения приговора. Каждый день, каждую минуту… Так страшно ждать, оказывается! Мне казалось, что непременно произойдет что-то ужасное, меня кто-то узнает, расскажет мужу… Да и сам Сашка может случайно что-то увидеть. У меня было ощущение, что я живу – вернее, доживаю – последние дни. Неотвратимость катастрофы…
…Открытие выставки показали в местных новостях, я от напряжения вся вытянулась в струну перед экраном и с замирающим сердцем смотрела на то, как скользит камера оператора по огромным черно-белым фотографиям с моим изображением. Вот и Костя с довольным лицом отвечает на вопросы журналиста и вдруг улыбается в камеру и произносит:
– Я бы хотел сказать огромное спасибо своей модели, с которой меня очень многое связывает. Спасибо тебе за все, Лори…
И я плачу… плачу так горько, как будто что-то потеряла, что-то такое, без чего теперь уже не смогу жить. У меня ощущение, словно какой-то кусок души сейчас умер, нечто только мое личное вдруг оказалось достоянием общественности. Да, мне нечего стыдиться – никто никогда не узнает, кто я… Но то, что сопровождало эти съемки, больше никогда не повторится. Никогда – потому что ты напрасно назвал меня этим чужим именем. И я понимаю, что моя миссия рядом с тобой закончена – ты получил все, что хотел, я тебе помогла – теперь я свободна, никаких обязательств, никаких связей. Что-то лопнуло, оборвалось… и от этого мне сейчас так больно.
Красный… красный, Костя – пора заканчивать…
Я долго сидела в темной комнате, выключив телевизор, и читала найденные где-то в Сети строчки:
Прощаясь, надо уходить,
Не оставляя слов бездушных,
Но памяти тугую нить
Единственную рвать не нужно.
Будь благодарен мне и рад,
Что вновь вернулся твой покой.
Не стоит звать меня назад —
Лишь сердце отравлю тоской.
Иди по жизни налегке,
И мой игрушечный огонь,
Что полыхал в твоей руке,
Не будет больше жечь ладонь[1].
Стихи удивительно ложились на мое настроение. Костя должен быть счастлив, что мы больше не вместе. Он теперь свободен от меня и может делать то, что хочет. И недостатка в моделях у него тоже не будет, потому что после такой рекламы они в очередь выстроятся. Но почему мне тогда так больно? Почему, если все это вызывало у меня отвращение? Должно бы вроде как стать легче, а вот нет…
Эта разговаривала. Постоянно говорила, даже когда он зажал ей рот ладонью в кожаной перчатке, продолжала что-то мычать. Это страшно раздражало, хотелось сжать пальцы на ее шее и сдавить так, чтобы ничего, кроме хрипа, не вырывалось из полуоткрытых губ. Но он вовремя опомнился – так можно и задушить, а это в его планы не вписывалось. Она должна жить – как и остальные. Жить и помнить о нем. Всегда помнить. Она бормотала что-то о муже. Муж… ну, что ж – не повезло мужику. Но его не очень волновали ее семейные проблемы. Главное – получить то, ради чего он приволок ее сюда, в этот сквер. Длинные черные волосы разметались по земле, запутались в траве и корнях кустарника. Как змеи… Наконец вместо бормотания с ее губ сорвался протяжный стон боли, и это стало высшим наслаждением. Он снова победил, снова заставил кого-то делать то, что нужно ему. Вот оно, истинное удовольствие…
* * *Лето оказалось невыносимо жарким, даже несмотря на частые дожди. А мне на фоне лечения окружающая действительность казалась адом. Дни, которые я вынужденно проводила в больнице, тянулись одним сплошным душным кошмаром. Оказываясь к вечеру дома, я сразу падала в ванну и лежала там до тех пор, пока кожа не начинала сморщиваться от воды.
Сашка пытался как-то облегчить мое состояние, но что он мог? Только привозить фрукты и часами сидеть возле меня. Я совсем забросила клуб, свалив все дела на тренеров и даже не интересуясь, как там вообще все обстоит. Когда позвонил Митяй и сказал, что ученицы собираются устроить большую вечеринку по поводу удачно прошедшего турнира, я отказалась присутствовать. Он понял и не обиделся – знал, что я болею. Наверное, мне стоило сделать усилие и пойти, но сил совершенно не было.
И именно в этот момент появился Джер. Появился в буквальном смысле – приехал ко мне днем так, словно никуда не исчезал.
Я открыла ему, еле держась на ногах от духоты и дурноты, и он, увидев мое зеленое лицо, мгновенно отреагировал:
– Лори… что с тобой, детка?
– Я лягу, – вместо ответа пробормотала я и ушла в спальню, предоставив ему право либо последовать за мной, либо уйти.
Уйти Джер не мог. Он вошел в спальню, бросил взгляд на прикроватную тумбочку, где в огромном количестве красовались аптечные пузырьки и блистеры с таблетками, и догадался о причине моего поведения.
– Что, все так плохо?
– Уже нет.
– Почему же ты не позвонила мне?
– Ты не врач. И потом…
Я запнулась, не решаясь напомнить ему, на каком моменте мы перестали общаться. Но Джер все понял и сам, взял мою руку, погладил пальцами исколотую вену на локтевом сгибе:
– Я не подумал… Лори, прости. Я не должен был сомневаться в тебе.
– Давай не будем ворошить…
– Конечно, как скажешь.
– Ты надолго приехал?
– Насовсем.
Он сказал это так просто, что у меня перехватило дыхание.
– То есть?
– Я переехал сюда, Лори, купил квартиру, уже почти обустроился.
– Но… зачем?
– Хотел быть ближе к тебе.
Я заплакала. Почему-то эти его слова вызвали у меня такую острую боль внутри, словно он меня ударил. Я понимаю, зачем он сделал это, верю, что не соврал, сказал правду. Но почему-то внутри не чувствую радости. Наверное, сейчас не очень подходящий момент для этого.
Джер выглядел слегка обескураженным. Как все сильные люди, он не мог понять вот таких перепадов в настроении: только что я была нормальная, и вот уже реву в три ручья без видимой причины. А ему, разумеется, нужна конкретная причина, чтобы начать ее решать, а не вести неконструктивные циклические разговоры ни о чем.
– Лори… в чем дело?
Я не могу объяснить. Если бы могла – это решило бы многие проблемы. Но я сейчас чувствую себя мухой в паутине, которая старается выбраться, но только еще сильнее вязнет в полупрозрачных липких нитях, пеленающих по рукам и ногам.
