Елена Яковлева - Уйти красиво
Мужчина остановился на углу, достал из картонной папки стопку бумаг и бросил их в урну, потом подумал-подумал и швырнул туда же и папку. Закончив эту операцию, он потер ладонь о ладонь, точно стряхивая с них приставшую пыль.
«Где я его видел? — начал мучительно соображать сыщик. — Я его точно видел и совсем недавно, но где?»
Человек медленно пошел по тенистой аллее вдоль домов, — видимо, направлялся к метро. Малыш, игравший у подъезда, выпустил из рук большой разноцветный мяч, который покатился прямо под ноги привлекшего внимание Позднякова незнакомца. Тот застыл в нелепой позе, да так и остался стоять на одной ноге, как журавль, пока ребенок спешил к своему мячу. Потом, когда дорога оказалась свободной, он пошел дальше все той же развинченной походкой.
«Да ведь я видел его на похоронах!» — осенило Позднякова. Мужчина уже успел удалиться метров на двести. Припомнить его фамилию сыщику так и не удалось, зато он успел извлечь из памяти остальную информацию, выданную ему Воскобойниковым. Итак, незнакомец, кажется, учился с Ларисой в Литинституте.
Поздняков завел двигатель и медленно поехал следом за мужчиной. Когда они поравнялись, Николай Степанович притормозил; приоткрыв дверцу, высунулся из машины и предложил:
— Садитесь, подвезу.
Мужчина медленно повернулся и удивленно посмотрел на Позднякова:
— Вы… мне?
— Вам, вам, — подтвердил Поздняков.
Тот продолжал сомневаться:
— Вы меня ни с кем не перепутали? Здесь же до метро рукой подать.
— Кажется, мы с вами знакомы, правда, заочно, — продолжал его интриговать Поздняков.
— Знакомы?
— Я видел вас на похоронах Ларисы Кривцовой…
— Но я вас что-то не помню. — Мужчина неопределенно взмахнул рукой и чуть-чуть покачнулся вперед.
— Мне вас представили заочно.
— Кто?
— Воскобойников, — Поздняков заметил, что при упоминании этой фамилии мужчина напрягся.
— Да что мы так разговариваем? Садитесь, если не торопитесь, — повторил сыщик свое приглашение.
Мужчина, поколебавшись, сел на переднее сиденье, рядом с Поздняковым.
— Куда мне вас отвезти? — осведомился Поздняков, нажимая на газ.
— Я никуда не спешу, — ответил мужчина. — Это был последний адрес, теперь я совершенно свободен. По крайней мере до завтра… — И пояснил: — Завтра у меня самолет.
— Уже улетаете? — спросил Поздняков, чтобы как-то поддержать завязавшийся диалог.
— А что еще делать? — последовал тяжкий вздох. — Все, что можно, я уже сделал. Ничего путного из этого не вышло. Да ладно, что ж теперь…
Поздняков внимательнее присмотрелся к своему собеседнику, который выглядел далеко не блестяще. Костюмчик вроде поздняковского, только еще более мятый и лоснящийся; сильно поношенные, потерявшие всякую форму башмаки. Что касается его лица, то оно было под стать экипировке, если можно так сказать, до предела изношенным и очень нервным. Даже когда он молчал, его губы продолжали шевелиться, точно по инерции. Неожиданно Поздняков вспомнил его фамилию — Серебрянский, слишком звучную для такого невзрачного человека. Такую бы какому-нибудь преуспевающему «новому русскому».
— Вы Серебрянский?
— Вениамин Сергеевич, — подсказал мужчина. — А вас как звать-величать?
Поздняков, продолжая следить за дорогой, протянул правую руку:
— Поздняков Николай Степанович.
— Тоже были на похоронах, значит. Вы знали Ларису? — поинтересовался Серебрянский.
— Да, я ее старинный друг.
— Неужели более старинный, чем я? — в первый раз в тусклых глазах Серебрянского промелькнуло любопытство.
— Вы, кажется, вместе учились?
— Было такое дело — больше двадцати лет назад. Только я ее старше, к моменту поступления уже отслужил в армии, поработал на великих стройках. В общем, прошел университеты. А еще успел тиснуться в нескольких журналах, меня охотно печатали… Вот, мол, молодой рабочий парень, который все успевает: и магистраль в тайге прокладывать, и героические будни описывать. А Лариса пришла в институт со школьной скамьи — очень редкий случай. Она тогда сочиняла такие стихи, что мэтры приходили просто в трепет…
— Лариса? Стихи?
— Что, удивлены? Да, Лариса когда-то писала очень хорошие стихи, но быстро поняла, что время чистой поэзии невозвратно ушло, и, как говорится, переквалифицировалась. Не знаю, — может быть, она потом и жалела…
Поздняков наконец заметил, что он уже второй раз сворачивает в один и тот же переулок:
— Вениамин Сергеевич, как вы относитесь к тому, чтобы где-нибудь посидеть?
Серебрянский развел руками:
— Я вам уже сказал, что спешить мне некуда. До моего самолета осталось, — он посмотрел на часы, — еще тридцать шесть часов и сорок две минуты. Достаточно времени, чтобы и посидеть.
— Какая точность, — усмехнулся Поздняков, выруливая к знакомому ему кафе, в котором, если, конечно, ему не изменяла память, не раздевали клиентов до трусов. — У вас несомненные математические способности.
— Хотите сказать, что мне надо было поступать в физтех, а не в Литературный? — лукаво отозвался Серебрянский. Лицо его осветилось глубоко затаенным светом, и Поздняков вдруг увидел, каким он был двадцать пять лет назад — легким на подъем, улыбчивым парнем, который одним лишь взглядом оставлял автографы на нежных девичьих сердцах.
В кафе они заказали бутылку водки и легкую закуску. Поздняков сразу предупредил, что составит Серебрянскому компанию лишь символически, поскольку за рулем.
— Тогда помянем Ларису Петровну, — предложил Серебрянский и поднес рюмку к губам.
Поздняков выглядел бы последней сволочью, если бы не пригубил свою.
— А вы когда видели Ларису в последний раз? — спросил он Серебрянского.
— В этот приезд я ее не видел, — в смысле живой. Случайно узнал о ее смерти в издательстве… ну, и таким вот образом попал на похороны. А так… В последний раз мы с Ларисой виделись пятнадцать лет назад. Тогда я проездом был в Москве, позвонил ей, и мы встретились в Центре. Целый день ходили по Москве, вспоминали студенческие годы… Она была молодая, красивая, смеялась, собиралась замуж во второй раз. Такой я ее и запомнил. Черт побери, даже не верится, что она могла это сделать с собой. Хотя пятнадцать лет — достаточно большой срок, человек может сильно измениться…
— Значит, по-вашему, она не была похожа на самоубийцу? — Поздняков радовался уже тому, что встретил еще одного человека, который был хоть сколько-нибудь с ним солидарен.
— По крайней мере та Лариса, которую я знал раньше, уж точно никогда бы не наложила на себя руки. Уж слишком она любила жизнь. Хотя выражение «любить жизнь», пожалуй, в данном случае трафаретная фраза. Впрочем, что я вам рассказываю, вы же сами ее знали. Кстати, вы-то как с ней познакомились?
