Марина Туровская - Элитное подземелье
Алексей в приглушенном свете выглядел фантастически. Вместо длинных светлых волнистых волос – обесцвеченный блондинистый бобрик. Брови, подтемненные и с умом подщипанные, изменили форму. Он изумительно красив, до боли. Только врет много.
Даже когда он к утру заснул, я не смогла отнять от него своих рук. Я смотрела на Алексея беспрерывно. Он не улетел из страны сразу, он ждал, когда можно прийти ко мне. Неужели когда-нибудь я смогу полюбить еще кого-то? Невозможно… Не дай бог, уйдет это сумасшедшее чувство, мне будет пусто и одиноко… Сколько осталось до отъезда Леши?.. Четыре часа. Четыре часа счастья. Счастья общения с ним.
За завтраком Алексей, заговаривая мне зубы, чтобы я не раскисла окончательно, рассказал, как была построена типография под окном нашего дома.
Алексей учился в Ветеринарной академии и там же работал. Его, как самого молодого, откомандировали сдавать зачет по Гражданской обороне.
Целый час Леша рассказывал нетрезвому майору график эвакуации академии при химической атаке. Потом пришел подполковник с дочкой, выгнал из кабинета Алексея и засел с майором обсуждать какие-то важные новшества ГО.
Дочка, услышав из-за закрытой двери привычный звон водочной стеклотары, потянула Алексея в соседний кабинет и достала из пакета бутылку сладкой наливки. В пакете звенела водка, вкусно пахла колбаса и ждал своей очереди теплый мягкий хлеб.
Отметка о зачете пока не была выставлена, и Леша был вынужден ждать окончания разговора майора с полковником.
За два часа зачетного времени дочка полковника успела напоить Алексея и использовать его в сексуальном плане. Они опробовали на прочность кабинетный стол, за ним проверили устойчивость кресла… А утром они проснулись на метровых папках, разложенных на паласе между переходящим Красным Знаменем и железным сейфом.
Первые полчаса пили пиво, а когда оно закончилось, полковничья дочка, от нечего делать, объяснила Леше, что же начерчено на листах кальки. Это были планы бомбоубежищ и подвалов, годных для использования в целях спасения гражданского населения в случаях катастроф или военных конфликтов.
Калька чертежей при перевертывании слипалась в мокрых от пива пальцах. Один из листов выдернулся.
Майор очень удивился, увидев в Красном уголке забытых гостей. В одну минуту он поставил Алексею зачет, а девушку упросил ничего не говорить папе, который еще не проснулся и спал на диване в кабинете. Дочка потребовала взятку в виде бутылки пива.
Алексей, собираясь на работу, решил вложить в папку оторванный листок, но девушка, смеясь, сказала, что не стоит мучиться. Ну не будет у районного отдела Гражданской обороны плана одного бомбоубежища, ну и черт с ним. Алексей, по врожденной аккуратности, кальку с планом подземного помещения положил себе в пакет.
Калька с планом пригодилась только спустя годы. Бабушка познакомилась с талантливой Катей. Татьяна Степановна первой поняла, для чего пригодится неучтенное помещение.
Полгода, под предлогом застекления лоджии, шли работы по проведению подземного хода от квартиры, купленной на имя Кати, к бомбоубежищу. От него оставили только пятьдесят квадратных метров, все остальное обрушили и залили бетоном.
Районная комиссия признала образовавшуюся яму нефункциональной и разрешила на этом месте сделать подземный автомобильный гараж…
– Так что я сам помог бабушке организовать типографию. – Леша взял меня за подбородок и говорил, как гипнотизировал.
– Мне пора, Настя. Будь умницей. И еще: будь самостоятельной. Учись сама принимать решения и отвечать за свои действия. Все. Увидимся в Париже.
У входной двери я обняла Алексея и стояла, обняв его, не в силах расцепить руки. Я даже не плакала.
Он ушел в половине одиннадцатого, а в одиннадцать в мою квартиру вошел Андрей.
Лежа в кровати, где собралась наконец нормально выспаться, минуты две я смотрела на его злое лицо, пока не сообразила:
– Где ты взял ключи? Слепки, что ли, сделал, домушник-любитель? – Братец наливался нездоровой гневной краснотой. – Чего ты молчишь?
– Ты… с детства контуженная. Ты не понимаешь, почему до сих пор жива. Не понимаешь потому, что не знаешь. – Андрей расстегнул пальто и скинул его на пол. Стерва, спящая у тапочек, взвизгнула и забилась под тумбочку. – Это я, я тебя из-под удара отвел. Даже то, что твой Леша заплатил деньги, не могло спасти тебя. Нам сигнализировали наши люди, что Жора решил тебя убить, и он убил бы тебя, но я пригрозил ему своим вмешательством. И не только из родственных чувств. А ты что делаешь?
Сон, значит, отменяется. В таком состоянии люди орут не меньше часа.
– Андрей, я не расслышала о «контуженной», – ангельским голосом пролепетала я. – Подробнее, пожалуйста.
Братец сел на край кровати, оперся руками о ходящий волной матрас и навис надо мной, дыша, так сказать, «праведным гневом».
– Я бы с таким наследством давно большие дела бы делал… А ты…
С удовольствием врезала бы братцу по морде. Но он из тех «джентельменов», которые могут ответить.
– Андрей, ты не отвлекайся, ты ближе к злободневной теме, объясни, чем тебя так не устраивает мое поведение.
Андрей, почувствовав глупость в позе, когда его руки ходили в такт водяному матрасу, вызывая угрозу его устойчивости, а не страх собеседника, сел нормально:
– Это я с Жорой договорился, и тебя не убили. С начальством освобождение согласовал. Твой Лешка почти создал новую типографию… А сегодня, блин, я узнаю, что его на работе нет. Исчез. Ты ему помогла?
Андрей ударил по одеялу и попал рядом с больной коленкой. Я дернулась и вскочила:
– Осторожней, братец. Нас, родственников, не так много. Убьешь в запальчивости, знаешь, сколько потом бумаг объяснительных писать придется?
– Сука, ой сука, – провыл Андрей.
– Ты что думаешь? – Я встала и, не стесняясь, надела спортивный костюм на голое тело. – Что ты о себе думаешь? Я, или Леша, или мои родители, мы что, куклы безмозглые и бесчувственные? Партию в людишек вместо шахмат захотелось разыграть? А мы живые и мыслящие, а значит, не всегда предсказуемые. Знаешь, как вы меня все за это время достали? Вы, самоуверенные, наглые, думающие только о собственном брюхе и кармане?
– Я?.. О брюхе?.. Деньги?..
Андрей тоже встал, и кисти рук его то сжимались, то разжимались, точно брат не мог решить – задушить меня или только ударить.
– Я разве для себя? ФСБ – это безопасность страны, это мирная жизнь населения… это экономический рост и благоденствие…
Обув тапочки, я достала из-под тумбочки дрожащую Стерву и гладила ее, успокаивая:
– Боже мой! Какие слова! Ты, Андрюша, вроде бы не был комсомольцем и тем более партийным функционером? Откуда такой патриотический задор?
