Вэвиан Фэйбл - Золотая рыбка. Часть 1
— Эй, храбрец, ты там от страха не обделался? — интересуюсь я.
— В жизни не встречал такой нескладной бабы! Тебя что, не учили баранку крутить?
— Мы с водителем «морриса» кончали одни и те же курсы, только я иногда отлынивала… Думаю, ты не прочь выкарабкаться?
Судя по его голосу, малый не теряет надежды; похоже, он даже ухмыляется. Светофор переключается на зеленый, и я сворачиваю вправо, не смущаясь запрещающим знаком. «Моррис» тоже не из застенчивых, он готовится повторить мой маневр, когда Хон вдруг вскакивает и через заднее стекло стреляет в водителя. Все происходит так быстро, что я успеваю засечь лишь шорох за спиной и хлопок выстрела. Прежде чем дома скрывают нас от преследователей, замечаю, как водитель валится на руль.
Стоя на коленях, Хон любуется отрадной картиной: оставшийся без управления «моррис» беспомощно тычется из стороны в сторону.
— Останови здесь! — говорит он через несколько минут, когда все страшное уже позади.
Я жму на тормоз, направляя машину к тротуару. Момента остановки не помню, поскольку колеса еще крутятся, когда я получаю сильнейший удар по черепу. С последним проблеском сознания рука моя дергается, чтобы нанести ответный удар, но Хон уже выскочил из машины, а я валюсь мешком.
Когда прихожу в себя, меня ослепляет яркий солнечный свет, пробивающийся сквозь тонкую занавеску. Я щурюсь, моргаю, перед глазами пляшут разноцветные круги. Через некоторое время различаю какого-то мужчину, сидящего у моей постели. Широкие плечи, хмурый взгляд и низкий голос, цедящий слова:
— Можно подумать, мне больше делать нечего, как охранять тебя.
Еще раз проверяю, не обманывает ли меня зрение. Койка подо мной медленно кружится, потолок над головой то расплывается, то снова сжимается. Стены маленькой комнатенки — бледно-голубые, цвета ночного горшка. Желудок мой бунтует, голова раскалывается от боли.
— В коридоре дожидаются болельщики, — произносит все тот же бездонно глубокий бас. — Жаждут получить автограф знаменитой гонщицы.
— Терпеть тебя не могу! — заявляю я и в ответ получаю:
— Взаимно.
— Мне дурно.
Делаю слабую попытку сесть — вдруг тогда желудок встанет на место?
— Лежи спокойно. — Хмурый прижимает меня к постели и чуть ли не безмятежным тоном продолжает: — Еще бы не дурно. Удивительно, как вообще цела осталась. Видел я твою машину…
Я покорно сношу чинимое надо мной насилие и оставляю попытку сесть. Но мне не терпится кое-что узнать.
— Сейчас утро?
— Утро следующего дня. Способна ты слушать не перебивая?
— Нет.
— И тем не менее слушай. Когда пристрелили Гремио, я сразу же рванул за бандитами. Они скрылись в каком-то доме, и я не стал их преследовать, поскольку одного узнал. Позднее, расставшись с тобой, прихватил свою пушку и сел на хвост бандитам, предполагая, что они выведут меня на след Хона. Все так и получилось. Ты, вероятно, пригласила Хона на коктейль, а потом, когда вы сели в машину, я издали следовал за вами. Надеялся, что ты меня засечешь, но попадаться на глаза сидящим в «моррисе», естественно, не хотелось. Когда вы остановились у светофора и желтый автомобиль пристроился рядом, стало ясно, что бандиты сейчас нападут. На повороте я выстрелил в гангстера, который сидел позади водителя. Почти в тот же момент пальнул Хон, и оба бандита отдали концы. Я проехал мимо не останавливаясь, поскольку ты находилась в опасности. А уж после того, как Хон оглушил тебя и ты врезалась в ближайший столб, пришлось заниматься только тобой. В результате Джиллану вновь удалось смыться… Что же касается Марион, то она, понапрасну прождав тебя, оставила ребенка без присмотра и отправилась на свидание. В доме шел пир горой, и всем было не до мальчика. На рассвете отец заглянул к нему, но малыша и след простыл. Дом охранялся как крепость, и все же кто-то ухитрился незаметно похитить ребенка.
— Хон, — невольно вырывается у меня.
Ох, до чего же мне худо!.. Я пытаюсь приподняться, Хмурый не дает. Стиснув голову руками, делаю глубокий вдох, чтобы совладать с рвотным позывом, и на это уходят остатки моих сил. Понятно, что семейные проблемы Хольденов оставляют меня равнодушной.
Хмурый обтирает мое лицо влажным полотенцем, и делается чуть легче. Через минуту открывается дверь. В бедро мне впивается игла; ее не успевают вытащить, как я погружаюсь в сон.
Прихотливые, яркие видения и сном-то не назовешь, они столь же веселы и грустны, столь же пестры и многолики, как реальность.
Время от времени я пробуждаюсь, но это ничуть не радует, поскольку тотчас дает себя знать широкая шкала неприятных, болезненных ощущений от тошноты до головных спазмов. В какой-то момент вижу у постели родителей и робко протягиваю руку маме. Возможно, она верно истолковывает мой жест, а может, вовсе и не собиралась осыпать меня упреками; во всяком случае, она молчит. Морщины на бледном лице мамы теперь, пожалуй, никогда не разгладятся: шутка сказать, за одну неделю отпрыски дважды доводили ее до нервного шока! Отец с обычной своей грустной улыбкой склоняется надо мной, и я вижу лучики морщин вокруг его глаз.
— Купите мне пианино, — прошу я, снова проваливаясь в сон.
Я сижу за рулем стремительно мчащейся машины и тщетно пытаюсь крутить баранку — она не поддается. Правой ногой стараюсь нащупать педаль тормоза, но в этой машине тормозов нет. Через ветровое стекло вижу, как навстречу устремляется чудовищный фонарный столб. Он растет, увеличивается в размерах, грозя заслонить собою весь окружающий мир, и с оглушительным грохотом наваливается на машину. Меня подбрасывает на сиденье, я лечу головой вперед и натыкаюсь на ветровое стекло. Перед глазами слепящий дождь осколков, потом все меркнет, остается лишь боль — глубокая, бездонная, как колодец.
И тут я просыпаюсь. На сей раз возле кровати сидит Дональд. Лицо у Дональда усталое, осунувшееся, но, когда я поднимаю на него глаза, он улыбается и гладит меня по голове.
— Вот умница, а я уж думал, придется торчать здесь до утра.
— Готов твой роман?
— Мог бы писать, вместо того чтобы тут рассиживаться. Но ты ни на минуту не даешь расслабиться, и вдохновение шарахается от меня, как черт от ладана.
— Прости, пожалуйста. — Я пытаюсь сесть, и Дональд помогает мне, подложив подушки под спину. В таком положении мне вроде чуть полегче.
— У Марион крупные неприятности, — сообщает мой друг.
— Представляю себе.
— Нет, ты даже представить не можешь. Разразился такой скандал, что ей, вероятно, придется уйти из полиции. Она намерена податься в фотомодели.
— Это ее давняя мечта. Там не соскучишься, не то что в полиции. Дай попить, а? Как ты думаешь, когда я смогу отсюда выбраться?
