Оксана Семык - Чужая кровь
Антон, снова проявив деликатность и почувствовав, что в такой момент меня лучше оставить в одиночестве, останавливается на пороге. Убедившись, что я благополучно доплелась до кровати и присела на нее, он делает шаг назад, в коридор, и закрывает дверь, будто очертив между мной и остальным миром магический круг, куда уже не сможет просочиться никакое зло.
Я смотрю в стену перед собой невидящим взглядом, не шевелясь, уронив руки на колени, и по щекам моим медленно сползают злые слезы.
Дед застрелился! Даже трудно поверить в это, зная его железный характер… А может, его застрелил тот тип с холодными рыбьими глазами и властным голосом? Черт его знает… Тем более, если вспомнить, как он говорил о том, что «мало ли какие подробности могли бы всплыть в суде» и про то, что «этот вариант устраивает всех»…
Я боюсь даже додумывать эту мысль.
Да и какая теперь разница! Деда больше нет.
Ну, вот и окончена наша многолетняя дуэль, начавшаяся в тот далекий день, когда во время нашей первой встречи он брезгливо отвернулся от меня. Все-таки победителем осталась я. Но я не ощущаю триумфа. Внутри лишь пустота и горечь.
Я пока не знаю, что же на самом деле произошло, и кто виноват во всех преступлениях, но мне буравит мозг одна мысль: если бы мы, Виноградовы, относились друг к другу по-иному, судьба нашей семьи сложилась бы не так трагично. И Андрюшка сейчас был бы жив, и Дед, и Мария, и даже Ба. Господи, сколько смертей! Мы, Виноградовы, сами себя уничтожили!
Слезы всё сильнее струятся по лицу и, наконец, мой плач переходит в рыдания. С каждым всхлипом я словно прощаюсь с прошлым, очищаюсь, выдавливаю из себя какую-то скверну. Выплакавшись, я обессилено засыпаю, свернувшись, как в детстве, калачиком, прижав подушку к груди.
* * *Когда я просыпаюсь, за окном уже начинает темнеть. Я открываю глаза и первое, что вижу, – это Антон, сидящий на постели у меня в ногах.
Заметив, что я разглядываю его, он встает, подходит к изголовью, присаживается рядом со мной на корточки, кладет правую руку на подушку чуть выше моей головы, широко улыбается и, склонив голову к правому плечу, беззлобно поддразнивает:
– Проснулась, соня!
Невольно залюбовавшись его обаятельной улыбкой, превращающей взрослого мужчину в озорного мальчишку, и лениво улыбнувшись в ответ, я тут же спохватываюсь:
– Который час?
– Начало десятого.
Я ахаю:
– Я же всё проспала!
– Ну и правильно сделала, – отвечает Городецкий. – Ничего интересного ты не пропустила. Все эти «гости» еще часа три по всему дому лазили, расспрашивали меня, Фросю, нашего «узника кладовой». Всю душу из нас вытрясли. Я еле уговорил их не трогать тебя – заявил, что ты только что перенесла тяжелую травму головы, и тебя запрещено волновать… В общем, в конце концов, перевернув весь дом и забрав тела, они уехали часа три назад.
Я в волнении хватаю Антона за руку:
– Помнишь, ты сказал, что знаешь, кто убийца…
– Да, – спокойно кивает он.
– Кто?! Все-таки Карен или нет?
– Тебе нужно перекусить – ты уже почти сутки не ела.
– Сперва скажи, кто преступник.
– В двух словах об этом не расскажешь.
– Давай в трех.
– Э-э-э, нет! Предлагаю обмен: я рассказываю – ты ешь. Идет?
Он жестом фокусника сдергивает салфетку с тарелки, стоящей на прикроватной тумбочке:
– Увы! Готовить я не умею. Могу предложить только бутерброды и минеральную воду, зато без цианидов.
– Нашел тему для шуток, – фыркаю я. – Ладно, давай сюда свои харчи.
Я поднимаюсь и усаживаюсь на постели, привалившись спиной к стенке. Антон заботливо подкладывает мне под лопатки подушку, сует в руки тарелку и садится рядом, справа от меня, тоже опираясь на стену. Он вытягивает свои длинные ноги поперек кровати, сцепляет в замо́к руки и закидывает их за голову. От его позы веет уютом, и он чем-то неуловимо напоминает мне сейчас сытого тигра.
– Я слушаю… – напоминаю я и откусываю огромный кусок уже чуть подсохшего в ожидании моего пробуждения бутерброда, только сейчас ощущая, насколько голодна.
– Жили-были… – хитро щурясь, тоном сказочника произносит Антон.
Я легонько шлепаю его по ноге и говорю с набитым ртом:
– Прекрати паясничать!
– Ну ладно, – снисходительно отвечает сыщик и переходит к сути. – Знаешь, я не очень хороший рассказчик, поэтому может получиться немного сумбурно… Помнишь тот пикник у реки?
Я киваю.
– В тот день после тостов за помолвку вы все начали разбредаться кто куда, и на поляне остались только Федор Семенович с Лидой и я.
Перед моими глазами возникает эта троица, сидящая в раскладных креслах. Сиделка рядом со стариком, а Антон – чуть поодаль.
– Я увидел, как сначала ушел Андрей, потом Мария, затем покинула поляну ты, а за тобой увязался твой муж. Сперва генерал вел беседу со своей невестой, а потом пожаловался, что ветер переменился, и от воды потянуло холодом. Он попросил меня «сгонять» в дом за пледом. Я, конечно, не мальчик на побегушках, но согласился помочь пожилому человеку. Не прошел я и четверти пути до дачи, как услышал выстрел и бросился назад. Да ты ведь видела мое появление.
– О, да! – не упускаю я возможности поддеть детектива. – С этим пистолетом ты выглядел, как Джеймс Бонд!
– Потом появилась Мария с противоположного конца поляны, потом, как ты помнишь, я вызвал Карена Вагановича, и вы понесли генерала в дом, а я остался один на один с местом преступления. Вот тогда-то я и выяснил, что ты ни в коем случае не могла застрелить сиделку.
– Почему ты так решил?
– Я знал, что ты ушла в камыши – я сам это видел, да и позднее твой муж подтвердил, что ты находилась там. В общем, сомневаться в твоих показаниях не приходилось. А когда я осмотрел рану на трупе, то увидел, что входное отверстие было не круглой формы, а овальной, а это означало только одно: пуля вошла под порядочным углом. А если бы это ты стреляла из камышей, то пуля пролетела бы почти параллельно поверхности земли и дыра от пули была бы круглой. Так я сразу исключил тебя.
– Так ты меня всерьез подозревал? – встреваю я в рассказ.
– Прости, но это так. Ведь на тот момент я считал, что ты слишком хорошо разбираешься в химии и, к тому же, являешься единственной наследницей, а потому вполне могла попытаться отравить Деда. Ну и, когда это не получилось, то застрелить.
Я вздыхаю и мысленно признаю́, что сыщик просто не мог на тот момент думать иначе.
Между тем Городецкий продолжает объяснять:
– Да, я перестал тебя подозревать. Но так как труп лежал лицом вниз, ногами к камышам, это означало, что стреляли все-таки именно с того направления, только с близкого расстояния, под углом. Однако тогда не сходилось другое: если выстрел произведен чуть не в упор, то ранение в спину должно было быть, скорее всего, сквозным, навылет. А пуля-то застряла в теле. Вот тут я понял, что ничего не понимаю.
