Эва Хансен - Цвет боли. Красный
Я мысленно ахаю и нелепо бормочу:
— Что, так видно?
Свен как-то очень по-доброму смеется:
— Линн, это хорошо, что он тебе нравится. Ты не такая, как эти, — теперь уже кивает на альбомы. — И у Ларса что-то щелкнуло. Не разочаруй.
— Кого?
— Хотя бы меня. Есть в тебе что-то настоящее, — в глазах Свена хитринка, заставляющая меня улыбнуться.
— Ну, спасибо…
— Ты слышала, как он играет?
— Да, нечаянно. Играет он великолепно.
— Дед хотел, чтобы он стал музыкантом, но это не для Ларса. Вот так изводить себя скрипкой или роялем — это, пожалуйста, а для кого-то играть нет. Только сам для себя.
Я снова натянуто смеюсь:
— А девушкам?
— Какие девушки, он никого к себе не подпускает после того случая…
И Свен замолкает, явно сказав что-то лишнее. Я не настаиваю. Лучше постепенно, иначе вообще перестанет рассказывать.
— Ему трудно, наверное, если допустить, то и рукава оторвут, каждая в свою сторону перетягивая.
Свен смотрит на меня с легким изумлением, потом смеется:
— Ты права. Знаешь, я, кажется, понимаю, почему он тебя привез.
— И почему?
— Ты… настоящая какая-то. Не пытаешься на его шее повиснуть, не завлекаешь.
Я чуть не ору, что мне бы этого так хотелось, но я не могу!
— Оставайся самой собой, не пытайся его завоевать.
Мое лицо заливает краска:
— А почему вы решили, что я его хочу завоевать?
— Плохо, если не хочешь. Но, может, оно и к лучшему.
— Вы его очень любите?
— Люблю. Он мне как сын. — Свен поднимается, забирая альбомы.
Мне очень хочется поговорить о Ларсе еще, просто поговорить, ничего не выспрашивая, но Свен вдруг приглашает:
— Ты в малой гостиной не была?
— Нет.
— Пойдем, покажу, где этот маньяк терзает себя по ночам.
Мамочки! Чем же можно терзать себя по ночам в гостиной?
Мы идем в малую гостиную, где Свен прячет альбомы в шкаф. Приспособлений для пыток там нет, хотя со мной не согласилось бы немало детей, которых силой заставляют играть на рояле или скрипке. Папа рассказывал, что его друг из музыкальной школы так и играл — с лежащим рядом на стуле ремнем и пустым углом, в который полагалось вставать на горох после неудачно отбарабаненных гамм. Конечно, для этого мальчишки рояль был орудием пытки.
— Пыточная?
— Это? — Свен смеется. — Для кого как.
Кроме рояля, нескольких шкафов, небольшого стола и кресел в комнате столик, на котором две скрипки в футлярах. Оба футляра открыты. При виде двух скрипок я вспоминаю Бритт. Наши скрипки так же сиротливо лежат рядышком. Мы уже несколько дней не играли, и мне этого явно не хватает…
Осторожно касаюсь пальцами скрипки.
— Играешь?
— Есть немного…
— Пока Ларса нет, сыграй что-нибудь?
Свен подает мне скрипку. Я принимаю, как зачарованная. Тихонько провожу смычком, понимая, что инструмент принял мои руки. Скрипка послушна. Не знаю почему, но начинаю играть «Адажио» Марчелло, которое Ларсу вчера вечером не удалось доиграть. Я очень люблю эту нежную, грустную мелодию.
Свен присаживается к роялю и начинает тихонько аккомпанировать. В этом доме слуги играют на рояле… Вчера аккомпанемента не было, Ларс играл один. Я подхожу со скрипкой к окну. Снаружи дождь, его капли сползают по стеклу, добавляя настроения. Ничего не хочется, только эти капли и мелодия…
Когда замирают последние звуки, Свен тихонько прокашливается и вдруг:
— А вот это, Линн?
По первым аккордам я понимаю, что он играет мелодию Рольфа Ловланда. Это тоже в числе любимых, это мы можем… это мы играли с папой…
Скрипка снова плачет, замирает, словно вспоминая чьи-то ласковые прикосновения, тоскуя по несбывшемуся. Свен хорошо играет на рояле, откуда? Но думать об этом не хочется, мелодия снова уводит за собой…
Когда затихают последние звуки, я замечаю быстрый взгляд Свена в сторону входа, поворачиваюсь и встречаюсь глазами с Ларсом. Он явно стоит уже давно, замер, потрясенный, даже не сняв куртку. Подозреваю, что слышал и «Адажио» тоже, слишком уж Свен старался, чтобы я играла спиной к двери. Ах, так? Сговорились?!
Я с вызовом вскидываю смычок и… Первые аккорды «Зимы» Вивальди словно призывают Ларса к действию, он сбрасывает куртку и берет в руки вторую скрипку. Узнал мелодию. Мгновение, и он уже поддерживает мои аккорды, а когда приходит время вступать солирующей скрипке, кивает мне. Его глаза не отрываются от моего лица, Ларс словно умоляет не останавливаться. Ну уж нет, это мы играли с Бритт не раз, я не собьюсь, моя скрипка поет, как надо. На лице Ларса появляется улыбка. Я победно смотрю на него. Дуэт получился даже без репетиций! Вау! — сказала бы Бритт. Жаль, что она не слышит.
Мы тянем последний аккорд, глядя друг на дружку с вопросом: что же дальше? И я вдруг понимаю что. Смычок опускается только на пару мгновений, потом взлетает снова.
А «Шторм» вы поиграть не желаете?
Желает! Ларс подхватывает, мы не просто играем, мы соревнуемся, кивком передавая друг другу партию ведущей скрипки. Я бросаю вызов всему: штормящему морю, музыке и Ларсу. Он вызов принимает. Так я еще никогда не играла, мы стоим, буквально впившись друг в друга глазами, кажется, смычки летают по струнам без нашего участия или отправляемые только вот этими бешеными взорами.
Музыка доходит до верхнего предела и замирает. Мы тоже замираем на мгновение, скрипки со смычками невольно опускаются в обессиленных руках. А потом Ларс прижимает меня к себе:
— Молодец, девочка!
Свен не выдерживает:
— Ну, вы даете!
Я с трудом перевожу дыхание, уткнувшись носом Ларсу в грудь. Такое впечатление, что бегом добралась до Бюле и обратно. Ларс тоже дышит, как после физической нагрузки. Эмоциональные нагрузки не менее тяжелы.
Вдруг я слышу его тихий смешок:
— Вот и соблазни такую.
Ха! Это я только с виду простушка. Ты меня еще не знаешь.
— Ты серьезно занималась музыкой?
— Серьезно? Нет. У меня папа музыкант.
— Концертирует?
— Сейчас нет, сменил скрипку на фотоаппарат. Ездит по всему миру, снимает, немыслимые уголки планеты.
— Но ты играешь на уровне виртуоза. Для такого надо репетировать каждый день. — Бережность, с которой Ларс укладывает скрипку в футляр, выдает в нем настоящего музыканта, такой не оставит инструмент просто на столе, проявляя тем самым неуважение.
— Не каждый, но играю. У нас с подругой хобби такое — развлекать прохожих концертами. — Я также бережно подаю свою скрипку.
— Завидую.
— Кому, мне?
Хочется спросить, кто ему мешает вот так играть каждый день?
