Сандра Браун - Ночь под дулом пистолета
– Может, на секунду забудешь о праведном гневе и выслушаешь меня?
Он махнул рукой в сторону проклятого магнитофона.
– Я слышал достаточно. Ты туда все записала? Все пикантные подробности моей личной жизни? Удивляюсь, что ты тут так задержалась. Можно было думать, что ты при первой возможности помчишься в Даллас, чтобы начать поскорее собирать весь этот занимательный материал про меня.
Он застегнул джинсы и поднял с пола рубашку.
– Хотя нет, ты, наверное, хотела, чтобы сначала тебя трахнули. После того как этот Джо оказался дерьмом, твое эго нуждалось в подпитке.
Оскорбление достигло цели, и Тайл огрызнулась:
– А кто пришел в эту комнату? Я за тобой не бегала! Ты пришел сам, забыл?
Он выругался, потому что никак не мог найти один носок. Так и сунул ногу в сапог без носка.
– И теперь я виновата, что о тебе можно сделать интересную передачу? – крикнула Тайл.
– Я не хочу ни в какую передачу! И никогда не хотел!
– Что ж, очень жаль. Потому что ты и так уже часть этой передачи. Раньше ты просто был известным доктором, а теперь ты герой. Ты вчера спасал человеческие жизни. Думаешь, это пройдет незамеченным? Эти дети и их родители будут говорить о Доке. И другие заложники тоже. Любой репортер, который не зря получает деньги, постарается все разузнать. Даже твой приятель Монтез не сможет тебя прикрыть. Ты все равно попадешь в новости, как бы ни упирался. А поскольку окажется, что Док – это живущий отшельником доктор Брэдли Стэнвис, то это будут те еще новости. На всю страну!
Он снова показал на магнитофон.
– Но ты их всех оставила с носом, верно? Кстати, под кроватью нет еще одного магнитофона? Может, тебе пришло на ум записать наши постельные разговоры?
– Иди к черту! Я тогда просто выполняла свою работу.
– А я-то, дурак, считал, что у нас задушевный разговор! Ты ведь собираешься его использовать, так? То, чем я с тобой делился?
– Ты прав, черт побери, собираюсь!
У него аж скулы свело от ярости. Он несколько секунд молча смотрел на нее, потом повернулся к двери. Тайл кинулась за ним, схватила за руку и повернула к себе:
– Нет уж, изволь дослушать! Ты мне потом еще спасибо скажешь!
Он вырвал руку.
– Я так не думаю.
– Эта история может заставить тебя понять, что ты зря сбежал. Прошлой ночью ты говорил Ронни, что ему не скрыться от его проблем. Что бегство – не решение. А сам ты разве не то же самое делаешь? Ты переехал сюда и, как страус, зарыл голову в техасском песке. Ты спрятался от правды, а правда заключается в том, что ты талантливый целитель, что ты можешь помочь людям. Что ты им уже помогал. Ты давал отсрочку и надежду смертельно больным людям и их родственникам. Один бог знает, что бы ты смог сделать в будущем! – Тайл перевела дыхание и поторопилась продолжить, пока он не ушел: – Но тебя заели гордость, злость и разочарование в своих коллегах, и ты все бросил. Ты выплеснул ребенка вместе с грязной водой. Если эта история заставит вспомнить о тебе, то, возможно, она послужит для тебя стимулом вернуться к медицинской практике. И будь я проклята, если стану за это извиняться!
Он повернулся к ней спиной и открыл дверь.
– Док! – воскликнула она.
– Твой транспорт прибыл, – бросил он через плечо.
17
Закуток Тайл в офисе всегда имел такой вид, будто только что пронесся ураган, но в эти дни там и вовсе черт бы ногу сломал. Она получила сотни писем от коллег и зрителей, поздравляющих ее с прекрасной передачей о Дэвидсоне и Денди и с ее собственной героической ролью в этой истории. Она далеко не все еще прочитала, корреспонденция была уложена в шаткие, готовые развалиться стопки.
В помещении не нашлось достаточно места, чтобы разместить все цветы, присланные за неделю, поэтому она расставила их по другим офисам по всему зданию.
Берн и Глэдис прислали ей сырный пирог, которого хватило бы тысяч на пять человек. Все сотрудники отдела новостей наелись от души, и еще больше половины осталось.
Как и ожидалось, Тайл оказалась в центре внимания и не только на местном уровне. У нее брали интервью репортеры национальных каналов, включая Си-эн-эн. Поскольку в передаче рассказывалось о человеческих отношениях, о любви, о неожиданном рождении ребенка и драматической развязке, она вызвала интерес телезрителей всего мира.
Местные торговцы автомобилями предложили ей рекламировать их товар, но она отказалась. Национальные женские журналы предлагали написать серию статей о чем она захочет – начиная с секретов ее успеха и кончая интерьером ее дома. Она была неофициально признана Женщиной недели.
И еще никогда в жизни она не чувствовала себя такой несчастной.
Тайл без особого успеха пыталась расчистить свой стол, когда появился Галли.
– Привет, детка.
– Я отнесла сырный пирог в кафетерий и велела раздать тем, кто появится первым.
– Мне достался последний кусок. Я уже говорил тебе, что ты замечательно поработала?
– Никогда не вредно услышать лишний раз.
– Ну так услышь: замечательно.
– Спасибо. Но я ужасно вымоталась. Сил никаких нет.
– Ты и выглядишь как раздавленное дерьмо. – Она обиженно взглянула на него, и Галли пожал плечами. – Ты знаешь, я человек откровенный.
– А твоя мама никогда тебе не говорила, что некоторые вещи лучше оставлять несказанными?
– Что с тобой такое?
– Я же сказала, Галли, я…
– Ты не просто устала. Я знаю, что такое усталый человек, так это не то. Ты должна сиять, как рождественская елка, а ты сама не своя. Где твоя хваленая суперактивность? Может, дело в Линде Харпер? Ты дуешься, потому что она украла у тебя часть твоей славы? Ну, тут ты сама виновата. Просто поверить не могу, что ты не признала в Доке доктора Брэдли Стэнвиса.
Тайл пожала плечами, методично разорвала очередной конверт и прочитала поздравительный текст: «Я люблю ваши передачи по телевизору… Вы мой эталон… Я хотела бы быть такой, как вы, когда вырасту…»
Галли продолжил, не обращая внимания на явное отсутствие интереса с ее стороны.
– Скажем иначе. Я не верю, что ты не узнала в нем доктора Брэдли Стэнвиса.
Тайл поняла, что отмолчаться не удастся. Она положила на стол письмо от девочки, ученицы пятого класса, которую звали Кимберли, и медленно повернулась вместе с креслом лицом к Галли. Глаза ее остались сухими, но, видимо, было в них нечто такое, что Галли долго молча смотрел на нее.
Наконец он провел ладонью по лицу.
– Очевидно, у тебя есть серьезные причины скрывать, кто он такой.
– Он меня попросил.
– Вот как? – Он шлепнул себя ладонью по лбу. – Ну конечно! Как же еще поступил бы настоящий репортер?! Герой истории говорит: «Я не хочу, чтобы меня показывали по телевизору», – и, естественно, ты опускаешь эту важнейшую деталь в своей передаче.
