Дмитрий Вересов - У Терека два берега…
– Гребут всех без разбора, не глядя на заслуги перед Отечеством. Всякое теперь рассказывают: о том, что за немцев воевали, что встречали их, как освободителей, что коня Гитлеру подарили, бурку и шашку. Всякое рассказывают… Ты не молчи, Салман. Говори что-нибудь, тебе легче будет. Скажи, что вранье это. Все равно никому ничего не докажешь. А мне и доказывать ничего не надо. Я все решил. Слово теперь за тобой.
По двору прошел связист с катушкой провода. Петух, услышав стук сапог, ошалело крутанул головой, припал к земле, как опытный разведчик, и юркнул в щель в заборе. Еще одно рыжее перо повисло на гвозде.
– Зато жив остался, – посмотрев в окно, сказал Артамонов. – Хвост – дело наживное, отрастет… Ты послушай меня, Салман. Отпишу я им, что пал ты смертью храбрых. Нет, мол, Салмана Бейбулатова, опоздали. А тебя отправлю к моему дружку Сашке Марченко, в соседнюю дивизию. Давно ведь тебя переманивает. Ты у него будешь, как у Аллаха за пазухой. Только получит он к себе в разведку не чеченца Бейбулатова, а… дагестанца, азербайджанца Ибрагим-оглы… Никто не разберется. А после победы мы еще поглядим, кто предатель, а кто спаситель отечества. После победы, брат Салман, все по-другому будет. Справедливость восторжествует. Имя тебе вернем, национальность и звезду Героя Советского Союза. А с этими, которые нам в спину стреляли, мы посчитаемся. Все им припомним… Ну, что ты молчишь? Набычился вот и зубами скрипит. Ну, звонить мне Сашке Марченко, Салман? Жить хочешь? Горы свои увидеть хочешь? Невесту Айшат обнять хочешь? Тогда все, звоню Марчеле…
Артамонов крутанул ручку полевого телефонного аппарата.
– Алло, красавица, соедини меня с Ландышем… Ландыш, жив, цветочек аленький? А это птичка Чибис. Узнал?.. Вот что, флора и фауна, дело есть. Давай, Санек, на нейтральной территории встретимся… Обмозговать надо одно дельце… Тебе подарочек есть. Никогда бы ты его от меня не получил, если бы не обстоятельства… А выпивка уже за тобой… Я бы на твоем месте не жался…. Тогда давай к тебе прямо и подъедем. Подарок с собой прихвачу. Жди нас через пару часиков. Времени тебе хватит на стол собрать?.. Ну и ладушки…
Трофейный «виллис», не по сезону открытый, переваливаясь, месил потихоньку рыжий снег в грязной колее. Лениво менялся пейзаж. Все засыпанные снегом поля, редкие, насквозь проглядываемые рощи. А где погуще деревья да повеселее речка и холм – украинские села и хутора.
– Товарищ майор, а правду говорят, что, как Киев взяли, хохлы по домам побежали? – спрашивал молодой водитель-белорус Степка Шпак, сам любивший порассказать фронтовые новости.
– Ты-то, бульбаш, не собираешься податься к себе на хутор? – подмигивая Салману, отзывался Артамонов.
– Обижаете, товарищ майор, куды я от вас денусь?
– Ну, так мне больше ничего и не надо. Лишь бы Степка был рядом. А у меня из хохлов только старший сержант Опанасенко. Так тот такую морду в разведке наел, что его с фронта никаким салом не выманишь. Ну, и вот Салман у нас – тоже хохол.
– Не, товарищ майор, – выкручивая руль, возражал Степка Шпак. – Какой же Салман – хохол. Он – горец настоящий.
– А я тебе, Степан, говорю, что он хохол. Старшина Бейбуленко. Что гогочешь?
– Так он же сало не ест!
– Ну, просто не любит. В детстве его салом обкормили. А ты знаешь, что в честь сала его Салманом и назвали?
– Шутите вы, товарищ майор, – говорил уже с некоторым сомнением Степка Шпак. – Скажите, что шутите.
– А вот прикажу считать Салмана хохлом, и будешь считать. Понял меня?
– Есть, считать старшину Бейбулатова хохлом! Только Салман сам не согласится…
– Ты чего призадумался, Салман? – Артамонов обернулся к сидевшему на заднем сиденье Бейбулатову. – Не забивай себе голову всякими тяжелыми думами. Воевать надо с легкой головой, а не то, сам знаешь… Степка ведь правду про хохлов говорит. При мне в штабе командир батальона, мальчишка такой желторотый, жаловался, что у него тридцать процентов личного состава сбежало вместе с оружием. Куда сбежали? К батьке Бандере. Известно. Ну, и кто после этого предатель? Кого куда надо вывозить? А еще говорят, что на войне все просто: вот наши – вот враги. А с другой стороны, так и есть. Вот майор Артамонов, вот Салман, вот Степка. Наши ребята… Дайте нам только спокойно довоевать эту войну. Не мешайтесь… Гляньте, хлопцы, какая усадебка чудная за плетнем! Часовенка даже есть. Тишина. Просто «Старосветские помещики» какие-то. Проходили в школе? Ах, да! Какая там у тебя школа…
В какой по счету день войны Салман научился чувствовать тишину перед выстрелом, он уже не помнил. Но только в самые глухие морозные ночи, самые ленивые, истомленные зноем дни он всегда ощущал, что сейчас не могут не выстрелить. Словно копилась неподалеку тишина, копилась, копилась, дошла до критической массы и разразилась автоматной очередью. Будто ставили друг на друга кубики тишины, а Салман видел, что последний кубик лишний…
Вот и сейчас ему кто-то подсказал, что в следующее мгновение тишина рухнет. Вот почему на разведку он ходил всегда один. Слишком дорого стоят на войне секунды между собственной догадкой и передачей чувства опасности другим людям.
– Степа, сворачи…! – крикнул Салман, а фразу его уже заканчивали автоматные очереди.
«Вать-вать-вать…» – пропели над ним пули, когда он уже кувырнулся через борт «виллиса». И успел он еще рассмотреть, как валятся набок, вслед за теряющей равновесие машиной, два прошитых одной красной строчкой тела.
«Командир!» – уже рождался в его груди дикий вопль, но проснувшийся еще раньше разведчик задержал его, отложил на потом. Бой только начинался, и опыт разведчика заставил его замереть, не подавая признаков жизни.
Теперь только ждать. Ждать, пока у противника не лопнет самое крепкое в мире терпение. Ведь раньше он просто воевал, воевал с врагом, как джигит, как сын своего народа. А сейчас он ждал своих личных кровников. Их кровью должно быть полито тело убитого командира.
Он почувствовал себя одиноким волком на этой бесконечной войне. Даже в глубоком вражеском тылу он не был так одинок, как сейчас, на нашей территории, в нескольких километрах от своей родной части. Вот что значил для него майор Артамонов…
Их было трое. Они были одеты в немецкую полевую форму, сидевшую на них мешковато, на головах были высокие папахи со странными позолоченными трезубцами. Бандеровцы приближались, поводя дулами автоматов, и Салман машинально отмечал направление возможного огня.
– Бачишь, Петро, яку птаху видну завалылы? – сказал один из бандеровцев, подходя к завалившемуся на левый борт автомобилю.
– Дивысь, хлопче, никак майор? – отозвался Петро. – Не серчайте, товарищ майор, что убывы, а не погутарили. Теперь погутарим…
