Юлия Шилова - Пленница Хургады, или Как я потеряла голову от египетского мачо
— Да пожалуйста!
— Мне, может, чего‑то для души хочется. Я имею право на безрассудство?!
— Наверно, — опешила я.
— Я всю жизнь работаю, тащу на себе троих детей, родителей. Мне тоже иногда хочется побыть слабой, беззащитной и несерьезной. Я десять лет без мужчины, и за эти десять лет ни один мужик не позвал меня замуж и не сказал, что любит моих детей. А Хасан — отважился.
Эти трогательные слова подействовали на Хасана. Он гордо вскинул голову, выпятил грудь колесом и принял напыщенный вид.
— Но он же вас обманет, — отчаянно произнесла я.
— И пусть, — с глазами, полными слез, ответила женщина. — Меня десять лет никто не обманывал. Только десять лет назад муж при жизни меня и обманывал, когда от меня гулял. Ради того, что сейчас мне сказал Хасан, можно вытерпеть любой обман.
— Но вам придется сюда постоянно мотаться!
— Пусть, — убила меня своим ответом женщина. — Я уже десять лет ни к кому не моталась. Теперь у меня будет хоть какая‑то надежда, у меня столько лет ее не было.
— Но ведь эта надежда лживая?!
— Пусть хотя бы такая. Страшнее всего, когда никакой нет.
— Но ведь он будет клянчить у вас подарки!
— Пусть, — пожала плечами Клава и достала носовой платок. От чрезмерного волнения она очень сильно вспотела. — Я так давно лет не делала мужчинам подарки! В последний раз подарила мужу одеколон, ровно десять лет назад, на его день рождения — и все. А я ведь уже ни на что не надеялась: жила по инерции и знала, что мне уже ничего не светит. Вообще ничего. Никто даже комплимента ни одного не сделал, слова доброго не сказал. Я всю жизнь прожила в своей Сибири и понятия не имела, что человек, который будет меня любить, в Египте живет.
— Он лгун и обманщик, — я предприняла последнюю попытку убедить женщину в том, что сейчас она глубоко заблуждается, и эти заблуждения могут обойтись ей слишком дорого.
— А идеальных людей не бывает, — вопреки моим ожиданиям ответила женщина. — Я вот только не знаю, что мне с Хасаном делать?! — Женщина посмотрела на араба влюбленным взглядом. — И почему судьба нас с тобой разбросала за столько километров друг от друга? Может, мне тебя в Сибирь увезти?
— Нет, — замотал головой араб. — Я не знаю Сибирь. Лучше ты будешь приезжать в Хургаду.
— Да на эти поездки денег не напасешься! А у нас в Сибири хорошо: у меня дом частный. Большой, бревенчатый. Без мужика тяжело — воды наносить надо, дров нарубить.
— Ну, Клава, вы и нашли работника! Он, кроме как своим барахлом торговать, ничего не умеет. Его только можно в какой‑нибудь ларек посадить, сигаретами и шоколадками торговать. Да и то он часть выручки будет утаивать. У египтян же в крови талант кого‑нибудь дурить и обкрадывать. Да и куда его в Сибирь?! Он же там просто замерзнет. Этот альбатрос к морозам вообще не привык.
— А я на него унты надену, телогрейку, шапку меховую, шарф повяжу. У меня хорошие унты после покойного мужа остались. Теплые, добротные. В них никогда нога не замерзнет. Хасан, у тебя какой размер ноги? Интересно, а ты в унты моего покойного мужа влезешь?
Хасан захлопал своими роскошными ресницами и на время потерял дар речи. Его напарник подозрительно посмотрел на нас, моментально потерял к нам интерес и вернулся в свою лавку.
— Да у него нога, скорее всего, детская, — я посмотрела на грязные, изношенные до дыр ботинки араба. — Таких, как он, только в «Детском мире» одевать надо. А наши мужики‑сибиряки всегда крупные. У вас‑то, наверно, муж богатырь был?
— Он сорок пятый размер обуви носил, — с гордостью ответила женщина. — Он был очень крупный мужчина. У него все было большое… И нога и… все остальное… — женщина не стала уточнять, что именно было большим у ее мужа, и скользнула взглядом по щуплой фигуре Хасана.
— А у этого и ступня маленькая, и все остальное тоже, — заключила я.
— Да нос вроде ничего. Говорят, что если у мужика нос большой, то ему всегда можно найти применение.
— Кому, носу? — не сразу поняла я Клаву.
— Да нет, мужику! Бывает, мужик мелкий на вид, а хозяйство на троих выросло. Про таких говорят, что он весь в корень пошел.
— Зачастую это ошибочное мнение. Иногда бывает так, что, кроме большого носа, у мужика ничего и нет. Он только и умеет, что носом на диване клевать. Ой, Клава, я бы вам не советовала это сокровище везти в Сибирь — он к морозам не приучен. Умрет еще, чего доброго, от переохлаждения. Он снега‑то никогда не видел. Испугается еще, разрыв сердца будет.
— Да я его укутаю потеплее, — заботливо проговорила сердобольная женщина. — Варежки теплые куплю. Топор дам, он мне дров нарубит, сложит их во дворе красиво. А я его чаем горячим поить буду. Мы баньку растопим. Я его веничком по спинке похлопаю — всю дурь из него выбью. Буду потихоньку его к холоду приучать. У меня недалеко от дома прорубь есть, я постоянно в нее ныряю. После баньки распаренный выбегаешь и сразу в прорубь ныряешь. Так хорошо! Красота! Я и Хасанчика приучу постепенно босиком по снежку бегать.
— Да какая ему прорубь?! Он же сразу пойдет на дно. У него даже легкие не приспособлены к холоду. Он, кроме как на верблюде кататься, вообще ничего не умеет. А как же он там в Сибири без мечети‑то будет? Ему молиться по нескольку раз в день нужно?!
— Да пусть себе молится, — махнула рукой размечтавшаяся Клава. — Кто ж ему мешает? Уж пусть лучше мужик молится, чем по бабам гуляет и водку пьет.
— Да они тут спиртного не пьют, — на всякий случай объяснила я Клаве. — Они тут наркотиками балуются.
— Наркотиками?! — Клава посмотрела суровым взглядом на явно уставшего от нашего диалога, растерянного Хасана и грозно спросила: — Хасанчик, ты что, наркотиками балуешься?! Наверное, колешься?
— Клава, да побойся Аллаха! — возмутился Хасан. — Я не употребляю наркотики.
— Он только гашиш курит, — сказала я Клаве. — Они тут все любители гашиш покурить.
— Хасанчик, если я что узнаю, то пощады не жди. Поймаю и за яйца на первом попавшемся сибирском дереве повешу. Я с такими делами не шучу, мне мужик в дом работящий нужен: чтобы дров наколол, воды из колодца принес, в постели был бы как рысак.
— О, это я умею, — обрадовался Хасан. И тут же принялся себя нахваливать: — Это я умею! У меня это хорошо получается.
— Значит, ты рысак?
— Еще какой рысак!
— Не сломаешься? — настороженно спросила Клава.
— Как это? — не понял Хасан.
— Я ведь десять лет мужика не видела, — призналась тучная Клава и улыбнулась испугавшемуся Хасану, который был вдвое меньше и тоньше ее. — За стручок свой не боишься?
