Хизер Грэм - Жажда искушения
— Похоже, что да.
Он вскочил так резко, что стул, на котором он сидел, отлетел к стене, и протянул ей руку. Она колебалась лишь мгновение.
— Если ты не хочешь больше раков…
— Нет, я… я сыта…
Она взяла его руку.
Они снова занимались любовью.
Потом спали.
И снова занимались любовью. В этот третий раз она не просто пригласила его, она вела себя как агрессор.
О Господи! Что она творила!
Ее волосы, оплетавшие его голую грудь. Ее язык, словно змейка, проникавший в его жаждущий рот, скользящий по его груди, животу, дразнящий, обжигающий его мужскую плоть… Наконец это становилось невыносимым, будило в нем животное мужское начало, он хватал ее, терзал, проникал в нее, выпивал ее до дна. Он брал ее всю, целиком, они сливались в едином огненном ритме, пока не наступал взрыв, пока они оба не проваливались в бездну, утоляя на время жажду друг друга.
Потом они лежали изнемогшие, в полудреме. Он гладил ее по волосам, но возбуждение снова зарождалось в глубине его существа. Он хотел заснуть рядом с ней, но было жалко, лежа с ней в постели, терять время на сон.
— Ты восхитительна, — тихо сказал он.
Улегшись на его груди, она смотрела ему прямо в глаза.
— Я действительно… ничего?
Он расплылся в улыбке.
— Ничего? Ты красавица. — Он взял ее лицо в ладони. — У тебя совершенные линии. Я не художник, но даже я это понимаю.
Она приняла комплимент с благодарностью, однако заметила:
— Но линии меняются, знаешь ли.
— То есть?
— Моя кожа уже не натянута так, как это было двадцать лет назад.
Он рассмеялся и поднял голову, оглядывая ее:
— Перемены тоже неплохи, они приносят то, что западает в душу.
— Гм-м, — она сухо рассмеялась, — однако и грудь тоже «западает», точнее, опадает и обвисает.
Он затряс головой и снова рассмеялся:
— Лично мне твоя грудь нравится такой, какая она теперь. Прелестные бугорки. Даже мой напарник признал это.
— Неужели?
Марк кивнул, лаская один из этих самых «бугорков».
— Он отметил также достоинства твоего задка.
— Это очень профессионально.
Марк пожал плечами:
— В конце концов он же только комментировал. Это было художественное впечатление. Должен признать, что я как раз был слеп, мне ты поначалу показалась слишком маленькой.
— Я по-прежнему маленькая.
— Ерунда, известно, что драгоценные вещи умещаются в маленькой упаковке.
— Ты действительно так думаешь?
— Да, — он посмотрел на нее еще внимательнее, тронутый ее неуверенностью в себе. — Сколько вам лет, Энн Марсел?
— Сорок пять.
— О!
— Это имеет значение?
Он тряхнул головой:
— Мне совершенно безразличен твой возраст. То есть неправда, я бы не хотел, чтобы ты была моложе.
— Какое облегчение.
— Я и сам не цыпленок.
— Не знаю, не знаю. Ты чертовски задиристый петушок.
— Перченый каджун? — поддразнил он.
Она торжественно кивнула.
Он взял ее лицо в ладони.
— Мне нравится, как ты выглядишь. Ты красивая женщина сейчас, вероятно, была красива двадцать лет назад и будешь красива еще через двадцать, потому что у тебя красивая душа — это видно по тому, как ты относишься к людям, по твоей страстности, самоотверженности, простоте и обходительности, по твоим работам, даже по тому, как ты двигаешься. Так хорошо, как сейчас с тобой, мне не было с тех самых пор, как…
Она облизнула губы:
— Как умерла твоя жена?
— С еще более давних, — признался он. — Она болела, видишь ли, довольно долго. Я знал, что она умирает. Последние проведенные с ней дни для меня бесценны, но это были дни ее агонии.
— Сочувствую.
— Да, ее агония заслуживала сострадания. Я любил Мэгги.
Энн кивнула — ей было просто понять то, что он сказал, больше слов не требовалось.
Марк закинул руки за голову, чтобы было удобнее разглядывать Энн.
— С тех пор я был близок со множеством женщин, — признался он.
— Все вы, мужчины, таковы.
— Каковы?
Она улыбнулась:
— В одном телевизионном ток-шоу было сказано: чтобы испытать желание, мужчине достаточно находиться рядом с женщиной, женщина для этого нуждается в чувстве.
Он фыркнул:
— Не уверен, что это всегда верно.
— Должна ли я это понимать так, что для тебя это было больше, чем просто секс?
Он подумал, что она дразнит его, но, может, имеет в виду и что-то более глубокое.
— А чем это было для вас, Энн Марсел?
Она уселась у него на животе и, не сводя глаз с его лица, задумалась.
— Ты очень привлекательный мужчина. Ошеломительно красивый, зрелый во всех отношениях. Широкая, мускулистая грудь с густой, мужественной растительностью, по которой рассыпаны серебряные искорки.
— О?
— У тебя потрясающие глаза. Словно пара ножей.
— Гм-м. Вообще-то это звучит не слишком романтично.
— Ты прав. Но у тебя есть удивительная способность смотреть на человека так, что кажется, будто ты пронизываешь его насквозь. И в то же время словно раздеваешь. Это может страшно раздражать, разумеется, но может быть и очень сексуально.
— Да?
Она снова торжественно кивнула.
— Продолжай. Говори, говори.
— У тебя восхитительный голос. Хрипловатый, низкий, богатый. Проникает под кожу. Он может возбуждать чувственность до жара в крови, до дрожи.
— Здорово.
— Потом то, как ты целуешься…
— Да?
— УФ-Ф-Ф!
— УФ-Ф-Ф?
— Так… так многообещающе, — объяснила она.
— Надеюсь, это хорошо?
Она опять кивнула:
— И кстати…
— Да?
— У тебя у самого великолепный «задик».
— Господи, как я рад, что он тебе понравился.
Она улыбнулась.
— Ну так скажи мне, — спросил он, — для тебя это был только секс?
Она наклонилась к нему:
— Ты собираешься погубить моего очень доброго друга.
— А, ты о старине — бывшем муже?
— Это был даже не секс, — чопорно продолжила она.
— Но желание было непреодолимым?
— Что-то в этом роде, — сухо призналась Энн.
— Моя задница оказалась чертовски хороша.
— Да, но потом… Многое другое оказалось тоже чертовски хорошим.
Она говорила честно, искренне, голос ее слегка охрип. Это вызывало горячую пульсацию у него в крови и кое-что сверх того.
— Думаю, мне хотелось бы испытать нечто чуточку более серьезное, — раздумчиво произнес он.
Она была миниатюрной. Компактной.
Но чертовски идеально маленькой и компактной. Он без труда опрокинул ее и оказался сверху. Слова о том, какой прекрасной он находит ее грудь, звучали приглушенно, потому что, продолжая говорить, он уже снова ласкал ее сосок языком, губами, слегка прихватывал зубами, и по мере того как сосок становился все тверже, он чувствовал, как восстает и его собственная плоть. Ее естественный обворожительный запах смешивался с запахом мыла и терпким запахом их любви, опять пробуждая в нем животный инстинкт. Он терся своим телом о ее тело, целуя его, лаская, давая и требуя…