Нора Робертс - Покорение Сюзанны
— Не смотри на меня так, Сюзи.
Ладони напряглись, но Брэдфорд заставил пальцы снова расслабиться.
— Знаю, что был груб с тобой.
— Нет, не был.
— Черт побери, был.
Холт сражался с собственным нетерпением, пока Сюзанна молча глазела на собеседника.
— Набросился на тебя и овладел. Да еще и блузку разорвал.
Улыбка коснулась мягких губ.
— Когда я потом пришивала пуговицы, то вспоминала ту ночь и горела желанием снова испытать подобную страсть.
И недоуменно покачала головой.
— Я не такая уж хрупкая, Холт.
«Разве она не видит, насколько неправа? Разве не понимает, как выглядит прямо сейчас — гладкие волосы сияют в лунном свете, тонкое белое одеяние стекает вниз?»
— Сегодняшнюю ночь хочу провести с тобой.
Холт коснулся гладкой щеки.
— Позволь любить тебя.
Она не могла ему отказать, ни в чем. Брэдфорд поднял красавицу на руки и понес внутрь. Сюзанна прижалась губами к мощной шее, но горячий жадный рот не набросился на нее, как обычно. Холт осторожно уложил драгоценную ношу, забрал расческу и выпрямился, чтобы положить щетку на тумбочку. Потом уменьшил свет.
Когда его губы наконец соединились с ее, то были мягкими, как шепот, пальцы не торопились возбудить, однако ублажали с изысканным соблазнительным терпением.
Холт чувствовал ее замешательство, слышал потрясение в дрожащем звуке своего имени, но легонько водил губами по стройному телу, прослеживая очертания языком. Сильные мужские руки двигались с артистическим изяществом по изгибам напряженных плеч.
— Доверься мне.
Мучительно медленно Холт осыпал милое лицо поцелуями.
— Просто доверься мне, Сюзанна. Есть много разных способов, — дразнил совратитель, лаская линию подбородка, шеи и снова возвращаясь к трепещущим губам, — которые мы не успели испробовать.
— Не могу…
Сюзанна утопала в нежнейших поцелуях, все глубже и глубже погружаясь в густой бархатный туман. Она не сдерживала себя. Не хотела. Ведь этот бесконечный гулкий туннель наверняка вел прямо в рай.
Холт едва касался возлюбленной, так трогательно, что она растворялась в пылких объятьях. Алчный рот, скользя по пылающей плоти, словно прохладный бриз, вводил в экстаз. Сюзанна слышала, как искуситель шептал невероятные обещания и нежные чувственные похвалы, кончики пальцев, казалось, были специально предназначены для того, чтобы доставлять наслаждение и дарить неведомую прежде страсть.
Брэдфорд гладил ее через тонкий хлопок, восхищаясь гибкостью восхитительного тела под своими руками, любовался прелестным лицом в свете лампы, упивался милой покорностью, осознавая, что любимая погружается в него, в то, что он предложил. Не было необходимости подстегивать вожделение, желание не уменьшилось, но приобрело другой оттенок.
Когда Сюзанна вздохнула, вернулся к манящим губам, чтобы ощутить вкус собственного имени.
Холт раздевал ее медленно, дюйм за дюймом опуская сорочку, впадая в восторг от обнажающейся кожи, приостанавливаясь, заворожено впитывая потрясение от дерзких действий. Потом нежно повел к первой вершине.
Невыносимая сладость. Каждого движения, каждого вздоха. Изысканная ласка. Каждого прикосновения, каждого всхлипа. Истома словно окутала ее шелковым облаком, мягко привнося миллион импульсов в нестерпимую боль, похожую на музыку. Никогда Сюзанна так не воспринимала собственное тело, как теперь, пока Холт так полно, так терпеливо исследовал каждый укромный уголок.
Наконец почувствовала упершуюся плоть, горячую и твердую, которую так отчаянно желала. Приподняла тяжелые веки, взглянула в горящие глаза, затем ослабевшей рукой провела по всей напрягшейся длине.
Холт и не подозревал, что страсть может быть настолько неистовой и все же такой безмятежной. Сюзанна обвила его талию ногами, и он скользнул в вожделенное лоно. Оба почувствовали себя так, словно вернулись домой.
Я не мог предугадать, что этот день станет для нас последним. Вглядывался бы я в нее более внимательно, обнимал бы крепче? Нельзя любить сильнее, но мог ли я старательнее оберегать свое сокровище?
Никто не ответит.
Мы нашли маленькую собачку, съежившуюся и полуголодную, среди камней в наших утесах. Бьянка пришла в восторг. Наверное, это глупо, но мне кажется, мы оба почувствовали, что этот щенок — наша совместная собственность, ведь мы нашли его вместе.
Мы назвали его Фредом, и должен признаться, что с грустью наблюдал за его уходом, когда Бьянке настало время вернуться в Башни. Конечно, это правильно, что она забрала осиротевшего щенка к своим детям, чтобы он стал домашним питомцем. Я в одиночестве побрел домой, думая о ней, и попробовал работать.
Когда она вечером пришла ко мне, меня потрясло, что она так сильно рисковала. Только однажды она входила в мой дом, и больше мы не смели себе этого позволить. Она была в ужасном состоянии и совершенно измучена. Под плащом принесла щенка. И поскольку выглядела бледной, как призрак, я заставил ее сесть и налил бренди.
Она рассказала, едва шевеля губами, о произошедшем после нашего расставания.
Дети влюбились в собачонку. Они веселились с легким сердцем, пока не вернулся Фергус. Он отказался оставить в своем доме беспризорного беспородного найденыша. Возможно, я смог бы простить ему это решение, просто посчитав его твердолобым болваном. Но Бьянка поведала, что он приказал кому-то из прислуги убить щенка, невзирая на мольбы и слезы детей.
Сильнее всего он обрушился на девочку, юную Коллин. Опасаясь еще большей грубости, а возможно и физического наказания, Бьянка отослала детей и собаку к няне.
Затем разразился ужасный скандал. Она не все раскрыла мне, но дрожь и пылающие глаза сказали достаточно. Разъярившись, муж угрожал и оскорблял ее. И тут в свете лампы я увидел отметины на шее, где его руки сжимали ее.
Я ушел бы сразу. Чтобы убить его. Но ее ужас остановил меня. Никогда прежде и никогда потом за всю свою жизнь я не впадал в такое бешенство. Любить так, как я любил, и видеть, что она травмирована и напугана. Бывали времена, когда я вопрошал Бога, если бы тогда я убил его, могло ли все сложиться по-другому. Однако уже невозможно ничего поправить.
Я не покинул ее, оставался рядом, пока она плакала и рассказывала, что муж уехал в Бостон и вернется с новой, выбранной им лично гувернанткой. Он обвинил Бьянку в том, что она плохая мать, поэтому решил забрать у нее заботу о детях и их воспитание.
Если бы он угрожал вырвать ей сердце, то и тогда не нанес бы раны ужаснее. Она не увидела бы своих малышей, растущих в руках наемной прислуги под наблюдением жестокого честолюбивого отца. Больше всего она боялась за дочь, зная, что, если ничего не предпринять, когда-нибудь Коллин отправят куда подальше, выдав замуж, как ее мать.
