Джейн Хичкок - Светские преступления
Аннемари подала мне пузырек с овальными пилюлями, в каких обычно бывает лекарство в порошке. Судя по наклейке, оно было выписано для мадам де Пасси и называлось ротинал.
— Что это?
— Наркотическое снадобье вроде валиума, только более сильное и, насколько мне известно, в Америке запрещенное, поскольку к нему легко пристраститься. В просторечии называется секс-горючим. — Аннемари с отвращением скривила губы. — По словам Мишеля, одна таблетка — и секс достигает небесных высот. Может, это и так, но мой знакомый врач сказал, что три-четыре таблетки — и с этих небесных высот вы уже не вернетесь.
Я вертела пузырек в руках, не в силах отвести глаз от имени Моники на этикетке. Аннемари проследила мой взгляд.
— Мне она говорила, что берет эти порошки от стресса. Стресс, как же! Такие слишком расчетливы, чтобы из-за чего-нибудь беспокоиться. Она подсунула их моему брату, чтобы одурманить, а потом и того хуже. Полиция знала о моих подозрениях, но ничего не предприняла.
Я протянула пузырек. Аннемари покачала головой:
— Оставьте себе. Я все равно собиралась выбросить эту гадость. Не хочется, знаете ли, держать такое в доме.
Тоскливая нотка в ее голосе навела меня на мысль, что она не решается хранить ротинал из страха однажды им воспользоваться.
— Почему вы так уверены, что Моника убила Мишеля? — спросила я, пряча пузырек в сумочку.
— Он собирался подать на развод. Для нее это означало бы остаться ни с чем. Однажды Мишель пришел ко мне очень расстроенным, совершенно не в себе. Ему на глаза попалось письмо, из которого было ясно, что Моника ему изменяет.
— Очевидно, с моим мужем?
— Возможно. Мишель сказал, что это американец.
— Он не упомянул имя?
— Если и упомянул, оно выпало у меня из памяти. Мишель был человек самовлюбленный. Он мог стерпеть от женщины все, кроме измены. Только это могло толкнуть его на разрыв.
— У вас, случайно, не сохранилось это письмо?
— Не исключено.
Аннемари показала на самый дальний и сумеречный угол комнаты. Там громоздились пыльные стопки книг, какие-то коробки и несколько распухших от фотографий альбомов. Пока я всматривалась, из этой кучи хлама выскользнула кошка.
— Все, что осталось после Мишеля. Моника, должно быть, сочла это нестоящим барахлом, раз уж не прихватила с собой. Ну а для меня это все равно что памятник прошлому. Здесь вся биография моего дорогого брата, все, что осталось от нашей семьи.
— Если найдете письмо, вы дадите мне знать? Мне будет любопытно на него взглянуть.
— Можете порыться там сами. У меня на это не хватит сил.
Эжени обрисовала Аннемари мою историю только в общих чертах, и я сочла своим долгом посвятить ее в детали. Аннемари с жадным интересом выслушала рассказ о моей дружбе с Моникой, включая наш последний разговор и откровения насчет беременности.
— Видите! — с горьким торжеством воскликнула она. — Те же самые штучки! Одурачила его, как Мишеля.
Я вдруг ощутила приступ дурноты. Тяжелая атмосфера сумеречной гостиной обволокла меня, как вязкое облако. Захотелось на свежий воздух. Я поднялась со словами благодарности, но Аннемари остановила меня и достала из ящика стола фотографию. На ней рядом с усатым мужчиной намного старше ее стояла Моника в коротком белом платьице, шляпке с белой вуалеткой и букетом лилий в руках. Вид у нее был совсем девчоночий.
— Мой брат с молодой женой в день свадьбы, — объяснила Аннемари с болью в голосе.
Присмотревшись, я заметила сходство: те же точеные черты, надменный аристократизм в посадке головы и едва уловимый налет многовековой усталости, отличающий потомков древнего рода, которому суждено угаснуть. Граф смотрел прямо в объектив с тенью кривой усмешки на красивых губах, и в его глазах, обведенных темными кругами, отражалась неизбывная скука пресыщения.
— У меня больше никого не было, — заметила Аннемари, когда я прятала фотографию в сумочку.
Я обернулась от двери, и она помахала — печальное безмолвное «прощай». Когда я покидала эту обитель скорби, основным моим чувством, невзирая на полученные сведения, было сожаление о том, что я там побывала. Вид этой одинокой безутешной женщины навевал мысли о моем собственном будущем, о годах, доживаемых в упорядоченном, благопристойном распаде, в компании столь же старых кошек. Неколебимая уверенность Аннемари в том, что Моника намеренно свела ее брата в могилу, укрепила мои подозрения насчет ее виновности в смерти Люциуса. Теперь я уже не сомневалась, что второй инфаркт был делом ее рук. Спускаясь в лифте, размерами больше похожем на гроб, я мысленно выстраивала логическую цепь.
Моника убила Мишеля де Пасси, чтобы расчистить себе дорогу к Люциусу, который был богаче и стоял выше на социальной лестнице, потом уничтожила и его, чтобы не путался под ногами. А как насчет их предшественника? Что случилось со вторым мужем Моники? Это еще нужно было выяснить.
Глава 17
Я была слишком возбуждена, чтобы взять такси, и пошла назад пешком. Яркое солнце заливало вечно полный суеты бульвар Сен-Жермен. Я зашла в кафе, заказала коньяк и, невзирая на холод, выпила его за столиком снаружи. Улицы и зимой были полны транспорта и пешеходов, однако я чувствовала себя инородным телом. Алкоголь согрел тело, но не душу. Я не могла думать ни о чем, кроме Моники и ее гнусностей.
Эжени ожидала меня, сгорая от нетерпения. С первого взгляда оценив мое состояние, она усадила меня в гостиной на диван и снабдила еще одной порцией коньяка, которую я приняла с благодарностью. Похоже, я быстро усваивала жизненную философию Бетти Уотермен, почти целиком состоявшую из фразы «Спасибо, не откажусь!». Подкрепив свои силы, я передала Эжени содержание разговора с Аннемари, не утаив ее уверенности в том, что Моника отправила Мишеля на тот свет. Показала я и свадебную фотографию этой пары. Эжени довольно долго ее разглядывала.
— Аннемари полагает, что орудием убийства были вот эти порошки.
— А, ротинал! Говорят, он творит чудеса. Не хочешь попробовать сегодня после ужина? Это может оказаться занятно! — Встретив мой взгляд, Эжени расхохоталась. — Да не волнуйся ты, шучу! — Посерьезнев, она вернула мне пузырек и фотографию. — А ты не думаешь, что эта змея ужалила и твоего Люциуса?
— Такая мысль приходила мне в голову. Интересно будет узнать, как обернулось дело с ее вторым мужем.
— То есть с ее первым богатым стариком?
— Ну да.
— Хочешь сказать, что она могла пристукнуть и его? — Эжени округлила глаза, как ребенок, которому доверили страшную тайну.
— А ты думаешь, не могла?
