Оксана Семык - Капкан на охотника
Я в ужасе отрицательно замотала головой:
— Я не пойду!
Хватит с меня общения с семейкой Курицыных!
Дора Сергеевна сердито колыхнула монументальной грудью:
— Это еще что за штучки, Рощина? Что значит «не пойду»? Детский сад какой-то! Прекращай этот балаган! И давай уже собирайся — человек будет ждать. Возьмешь рукопись — и назад. Делов-то! Курьерская работа.
В голосе завотделом появляются железные ноты, и я понимаю, что без скандала мне от этого поручения не отвертеться.
Но тут к своему ужасу я вспоминаю, что во время нашей первой встречи я представилась Константину Геннадьевичу как Галина Михайловна Сурикова.
— А он знает, кто придет за рукописью?
— Нет. Ему-то какая разница. Подойдешь, скажешь, мол, я из редакции «Пегас» за рукописями. Узнаешь его по толстой синей папке в руках. Что тут сложного? Давай-давай. Мухой. Он очень просил не опаздывать. Курицын. Не забудь.
Дора захлопывает дверь, ставя точку в нашем споре.
Я вздыхаю. Придется еще раз увидеться с Константином Геннадьевичем. Радует одно: можно уже не переживать, видя в нем возможного Вениамина. Совестно, конечно, что я так бесцеремонно вторгалась в его личную жизнь в ходе своего расследования, зря подозревала его и его «зайку». Что бы там у них в семейке ни происходило, ко мне это никакого отношения не имеет.
Через четверть часа я вхожу в кафе «Лира» и обвожу глазами зал. В это время народу немного, поэтому я сразу замечаю Константина Курицына, сидящего в одиночестве за столиком у окна. Рядом с ним на столе лежит толстенная синяя папка.
Я направляюсь к нему.
Завидев меня, он привстает и удивленно произносит:
— Аа-а-а, кого я вижу! Галина Михайловна! Это снова вы? Не ожидал. Очень приятно. Садитесь, пожалуйста, — он указывает через стол на стул напротив.
Взглядом он подзывает официанта и обращается ко мне:
— Что вам заказать?
— Нет-нет, спасибо, — отвечаю я.
— Да бросьте. Может, хотя бы безалкогольный коктейль? — не дожидаясь моего ответа, он кивает официанту, и тот суетливо спешит выполнить заказ. Стакан с коктейлем появляется передо мной, как по волшебству.
— А без очков вам гораздо лучше, — безапелляционно заявляет Курицын.
Мой визави так внимательно рассматривает меня, что я утыкаюсь носом в стакан, отпиваю немного и спрашиваю:
— Константин Геннадьевич, а почему вы сами не отвезли рукописи сестры в издательство?
— Тогда мы бы с вами, возможно, не встретись бы снова. Но, как видите, судьба опять свела нас.
Ах ты, батюшки, да он никак заигрывает со мной! Да еще так коряво.
— А если серьезно?
Он обаятельно улыбается, продолжая меня разглядывать:
— Вообще-то я человек занятой, и часто мой день расписан чуть не по минутам. Вот и сегодня та же беда, — он смотрит на часы. — Сюда я заглянул лишь перекусить. Через десять минут у меня очень важная встреча в другом месте. Ну а раз гора не идет к Магомету… Я же не знал, что за рукописью придете вы. Я бы выкроил побольше времени на нашу беседу.
Я окончательно теряюсь, потому что не представляю, как вести себя с флиртующим мужчиной, который «слегка женат».
Пытаюсь отвлечь его деловым разговором.
— И что там у вас? — киваю я на синий картон.
Курицын подвигает к себе папку, проводит по ней рукой и раскрывает ее:
— Прежде всего, должен вас поблагодарить, Галина Михайловна. Именно вы подали мне эту идею: порыться в бумагах покойной Ларисы. После вашего визита я внимательно изучил все, что нашел на столе и в столе у сестры. Там обнаружились обрывки повестей, рассказы… Даже стихи — представляете? А главное — несколько рукописей романов, Я подумал, что, возможно, эти романы еще не публиковались. Скажите, их можно было бы издать?
— Думаю, можно. Лариса Геннадьевна была довольно популярным автором. Насколько я знаю, ее книги издавались немалыми тиражами, и часто эти тиражи даже дополнительно допечатывались. К тому же, как ни странно это звучит, трагическая гибель Ларисы Берсеньевой только подстегнет читательский интерес. Думаю, можно прогнозировать увеличение тиражей вдвое против прежних.
Глаза Константина Геннадьевича зажигаются интересом уже не ко мне, а к моим словам.
Только сейчас я замечаю, что вышла из образа «дурочки» до этого заботливо культивируемого мной перед Курицыным. Но теперь, когда мой «сыск» окончен, это уже не важно.
— Вдвое, говорите, — задумчиво произносит мой собеседник, постукивая пальцами по обложке папки. — А какой гонорар Лариса получала раньше за один роман?
— Ну откуда же мне знать, я не видела ее договоры с издательством. Но могу вам сказать, что сумма должна быть приличной.
Константин Геннадьевич замолкает, очевидно, пытаясь в уме прикинуть размеры прибыли, замаячившей на горизонте, а я в это время думаю о том, что раз брат Ларисы крупный бизнесмен, то у него, безусловно, есть десяток-другой «ребятишек» с бритыми затылками для решения разных «деловых вопросов». Интересно, удобно ли будет попросить у Курицына парочку дюжих молодцов для своей охраны на сегодняшний вечер?
Вдруг наше обоюдное молчание нарушает женский голос:
— Котя, идем, нас ждут.
Я оборачиваюсь и натыкаюсь взглядом на прищуренные глаза Натусика: похоже она удивлена не меньше моего. В памяти мгновенно всплывает унизительная сцена в берсеньевском подъезде.
Черт! Только этого мне не хватало!
Курицын суетливо вскидывается:
— Я сейчас, зайка, уже бегу. Еще буквально пара минуточек.
Он обращается ко мне:
— Галина Михайловна, а вы можете сейчас сказать хотя бы навскидку, издавались ли найденные мной оконченные романы?
Я пожимаю плечами:
— Могу.
— Вот. Посмотрите. В этих бумагах, правда, сам черт ногу сломит, — он привстает, перегибается через стол и сует мне в руки раскрытую папку. Я подставляю руки, чтобы ее взять, но прежде чем я успеваю ухватить край папки, Курицын ее уже выпускает. Я подхватываю папку, но недостаточно ловко, ведь она тяжелая, и часть ее содержимого летит на пол, ложась веером у ножек моего стула. Константин Геннадьевич порывается вскочить, но я останавливаю его жестом: мол, я сама исправлю свою оплошность.
Ныряю под стол и собираю с пола отдельные бумажки и пластиковые файлы с печатными страницами.
Выныриваю, натыкаясь на буквально насквозь прожигающий меня злой взгляд «зайки», уже успевшей усесться на стул рядом с мужем, кладу собранное на скатерть, покрывающую столешницу, и бегло просматриваю машинописные страницы, отмечая заголовки, попадающиеся на глаза. Перебрав часть бумаг, я останавливаюсь:
