Юлия Шилова - Я убью тебя, милый
— У меня полгода никого не было, — с трудом выдавила я из себя. — Ты последний, с кем я спала.
— Даша, я тебе верю, но все же не могу не подстраховаться. Доверяй, но проверяй.
Я хотела оттолкнуть его, но он крепко прижал меня к себе и стал покрывать поцелуями. Я поняла, что сопротивляться бесполезно, и полностью отдалась воле Глеба…
Три часа пролетели так быстро, что мы оба вздрогнули, когда открылась дверь и охранник позвал нас на выход. После сауны и горячего душа я чувствовала приятную истому во всем теле. Вернувшись в номер, я вновь села за стол, и Глеб грустно смотрел на меня.
— Ты опять похожа на прежнюю Дашу, — сказал он.
Я засмеялась и сделала себе огромный бутерброд с копченой колбасой.
— Прежняя Дашка не ела как лошадь. Глеб налил виски и протянул мне рюмку:
— Согрейся после баньки.
— А ты?.
— Я тоже не против.
Мы чокнулись и дружно выпили.
— Я точно загнусь от обжорства! Сколько ни ем, все равно мало. Чем больше ешь, тем больше хочется.
— Ты хоть помнишь, как мы познакомились? — вдруг спросил Глеб.
— Конечно. Ты пришел в бар и увидел, как я танцую, — засмеялась я.
— Я тогда ошалел от тебя, — улыбнулся Глеб.
— Затем ты пригласил меня за столик и заказал коктейль за сорок долларов.
— Я тогда как дурак ждал, когда же ты опьянеешь. Я ведь не знал, что ты пьешь обычный сок. Целых четыре «коктейля» в тебя вбухал! Ты морщилась и делала вид, что он очень крепкий, но сидела трезвая как стеклышко. «Ничего себе! — подумал я. — Такое хрупкое создание, а пьет как мужик… Вот это закалка!»
— А потом мы стали встречаться, — перебила я его. — Ты дождался конца моей смены и повез к себе домой. Мы накрыли стол, поставили свечи. Правда, на улице было уже светло, но мы задвинули шторы, включили музыку, и я стала танцевать только для тебя.
— Я переживал, что ты устала, но потом я понял, что ты можешь устать от чего угодно, но только не от танца. Танец для тебя как наркотик. Ты получаешь от этого кайф. Ты танцевала не ради денег, а скорее, для себя. Ты растворяешься в музыке. Я никогда не видел ничего более восхитительного, поверь. Ты не очень искусна в любви, не очень хорошо готовишь, не умеешь себя вести в обществе, но в танце тебе нет равных.
— Мы встречались с тобой долго, а потом все оборвалось. Что-то надломилось, что-то случилось. Наверное, я что-то не доглядела, а может, что-то не так сделала, но в один не самый прекрасный день я потеряла тебя и с ужасом осознала, что эту потерю невозможно вернуть. Ты привел в бар свою будущую жену и откровенно ухаживал за ней на глазах у всех.
— Мне хотелось, чтобы она научилась танцевать точно так же, как ты. Но это невозможно. Она вообще не умеет танцевать.
— Может быть. Но ты привел ее не для этого. Ты привел ее для того, чтобы она поняла, что я не имею на тебя никаких прав, что я обычная стриптизерша, каких в Москве пруд пруди. На них никто не женится. С ними только гуляют и развлекаются…
Я замолчала, почувствовав резкую боль в животе.
— Ты что? — спросил Глеб.
— Желудок.
— Еще бы! Разве можно столько есть. Пошли спать.
Мы легли на двуспальную железную кровать и крепко обнялись. От рук Глеба исходило приятное тепло. Словно не было долгой разлуки и женитьбы на другой женщине. Прижавшись к Глебу, я крепко уснула.
Утром Глеб потрепал меня за ухо и сказал:
— Дашка, пора вставать. Наше время истекло. У меня от этой проклятой кровати все ребра болях И как ты на таких спишь?
— Эта кровать просто золото по сравнению с той, которая стоит в бараке. Там вообще вместо пружин доска.
Я встала, быстро оделась и с удовольствием принялась наблюдать за Глебом. Он надел костюм, повязал на шею шелковый галстук, побрызгался дорогим одеколоном и с огорчением посмотрел на белесое пятно, расплывшееся в районе ширинки.
— Костюм жалко, — грустно сказал он, — вернее, штаны. Мои любимые. Ты не знаешь, что можно сделать?
— Не знаю, — пожала я плечами.
— Попробую в химчистку сдать. Жене скажу, что держал канистру с машинным маслом и случайно капнул им на штаны. Должна поверить.
Меня покоробило от слова «жена», но я постаралась не показывать виду.
Глеб застегнул на запястье золотые часы и улыбнулся.
— Ну что, присядем на дорожку? — сказал он.
— Присядем.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально. Знаешь, Глеб, все было прекрасно. Восхитительная ночь, изумительный мужчина, море вкусной еды, спиртное, приятные воспоминания… Спасибо тебе за все. Но только на душе как-то гадко. Как-то нехорошо, понимаешь. Это пройдет. Это первая реакция. Так и должно быть.
Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появился охранник.
— Заключенная, на выход, ваше время закончилось, — сказал он.
Я натянула войлочные ботинки, набросила телогрейку, повязала на голову платок и встала.
— Заключенная, на выход, — повторил охранник.
Глеб растерянно смотрел на меня.
— Спасибо тебе за все, Глеб, — прошептала я, смахивая слезы.
Охранник толкнул меня в коридор и хотел было захлопнуть дверь, но я оттолкнула его и закричала:
— Спасибо тебе, Глеб!!! Спасибо тебе! Слышишь, спасибо!!!
Охранник схватил меня за руку и потащил по коридору. До самой лестницы я громко кричала слова благодарности Глебу. На улице я замолчала и разрыдалась.
Глава 13
С того момента, как освободили Таньку, прошел месяц. Спустя еще неделю я поняла, что никто меня отсюда не вытащит, а это значит, что два с половиной года я буду находиться в постоянном напряжении, опасаясь за свою жизнь.
Не верьте тому, что колония способна перевоспитать кого-то. Здесь изолируют оступившихся от общества, одновременно вырубая ростки человечности, которые при желании можно найти в душе даже самого закоренелого преступника.
Одной девочке прямо на швейной фабрике кинули в спину ножницы. Она, видите ли, не давала положенной нормы. Девчонка старалась как могла, но у нее ничего не получалось, вот и поплатилась за это. Конечно, тем, кто кинул ножницы, прибавили по полтора года дополнительного срока, но девчонке легче не стало. Она вышла из лазарета и по-прежнему не справлялась с нормой. Мне было страшно подумать о том, что с ней сделают в следующий раз.
Два с половиной года мне придется быть начеку с так называемыми бабами-атаманшами, сидевшими по нескольку ходок. Многие попали сюда по сто восьмой за убийство при отягчающих обстоятельствах. Вышку не дали, заменили на пятнадцать лет и отправили в колонию. Вот они и сходят тут с ума, держа власть в своих руках.
