Татьяна Устинова - Персональный ангел
Она вспомнила, что это вроде бы Саша Скворцов.
– Кать, ты ничего? – осторожно спросил Дима. – Дай я посмотрю, что у тебя с лицом.
“Что у меня с лицом?” – вяло удивилась Катерина и провела ладонью по щеке, которая странно чесалась. Ладони стало колко и мокро, и, отняв руку, она с изумлением увидела кровь.
– Кать, давай выбирайся, – велел Дима, морщась, как будто у него болели зубы. – Давай-давай, не сиди, я помогу. Слышишь?
Как-то он уговорил ее встать. Опираясь на его руку, она шагнула вон с покореженной подножки джипа и сразу очутилась в другом мире.
Джип стоял, уткнувшись смятым рылом в ствол громадной липы. Весь его передок был странно задран, как будто машина намеревалась залезть на дерево. В ней не уцелело ни одного стекла. Вторую машину развернуло поперек шоссе. Ее некогда гладкий бок, как отвратительными язвами, был изрыт рваными отверстиями пуль. Рядом с ним курили мужики, негромко переговариваясь, как будто ничего не случилось.
В очень ярком лунном свете, который заливал все вокруг, Катерина увидела, как все они одновременно на нее оглянулись.
– Ничего страшного, Тимофей Ильич, – вдруг во все горло закричал рядом Дима, и Катерина вздрогнула и с изумлением на него посмотрела. – Губа разбита. Ну, и шок малость. Сейчас очухается.
– Вы живы? – дрожащим голосом спросила Катерина. – Все?
– Все, – ответил водитель Коля. – Леха руку, похоже, сломал. Атак все отлично.
– Это точно, – пробормотал, не повышая голоса, Тимофей Кольцов, но его по обыкновению услышали. – Все отлично.
И, переглянувшись и увидев друг друга, дорогу, луну и липы, они захохотали так, что эхо поднялось из оврага. Хохоча во все горло, Катерина села прямо на шоссе, не дойдя до них нескольких шагов. Дима заваливался на капот джипа, закрыв лицо руками, Коля приседал и хлопал руками, как курица крыльями. Андрей всхлипывал и утирал рукавом слезы. Тимофей улыбался.
Он курил, сильно затягиваясь и держа сигарету, как в фильмах про войну, большим и указательным пальцем. Раньше Тимофей Кольцов никогда не курил. По крайней мере, этого никто не видел.
Докурив, он швырнул окурок в кусты и закурил следующую сигарету.
Леша, придерживая здоровой рукой сломанную, сидел на обочине. У него было мокрое измученное лицо, как будто он только что пробежал марафон.
Катерина подошла и села рядом.
– Дай посмотрю, – сказала она.
– Нечего там смотреть. В руле рука застряла, – сквозь зубы пробормотал он. – Испугалась?
– Нет, не успела.
– На тебя Тимофей прыгнул, когда начали стрелять. Помнишь?
– Пожалуй, помню, – согласилась Катерина. Он и вправду ее закрыл? Закрыл собой?
– Могло бы быть хуже, – пробормотал Леша сквозь зубы. – Намного хуже.
– “Хаммер” в порядке, Тимофей Ильич, – сказал от машины Коля. – Уезжаем?
Подошел Дима и тоже сел рядом.
– Дай сигарету, – попросила Катерина. Почему-то все они вдруг стали на “ты”. Дима вытряхнул из кармана сломанную пополам пачку и поудобнее перехватил короткоствольный автомат, болтавшийся у него на плече.
– Держись, Лех, – сказал он. – Ты сыворотку уколол?
– Нет, ждал, когда ты появишься с указаниями, – ответил Леша, баюкая свою руку. Все это выглядело гораздо страшнее, чем в кино.
– Вот сволота, – издали процедил сквозь зубы Миша, водитель второй машины, – и вагоны подогнали.
Катерина оглянулась. Сзади, на железнодорожном переезде, который они прошли, наверное, за секунду до того, как началась стрельба, мрачной громадой, похожей на многоподъездный дом, высились три сцепленных вагона, отрезая машинам путь к отступлению. Впереди был крутой вираж и подъем. Самое удобное для расстрела место. Лучше не придумаешь.
– Вагоны, – пробормотала потрясенная Катерина и взглянула на ребят. Они тут же отвели глаза. – Вагоны пустили, чтобы мы не успели развернуться и уехать из-под выстрелов? Чтобы удобнее было нас убивать?
Она стремительно встала и, сделав два шага, согнулась пополам. Ее вырвало.
– Никто не знал, что мы сегодня поедем на дачу, – сказал за ее спиной Леша, и Катерине, вытиравшей платком лицо, стало страшно. Так страшно, как никогда в жизни. Гораздо страшнее, чем на полу в джипе. – Батяня только в самолете сказал, что на дачу. Даже водители не знали, пока не тронулись. ГАИ не в счет, потому как засада… капитальная. Готовились ребята.
Катерина обернулась. К ним подходил Тимофей, в пальцах у него по-прежнему была сигарета.
– Если бы готовились убить, убили бы, – обратился он к Леше. – Путали. Поехали, господа и дамы. “Хаммер” вроде на ходу.
– На то он и “Хаммер”, – ответил Дима. – Дойдешь, Кать?
У “Лендровера” остались Коля и Андрей из охраны Кольцова. Остальные втиснулись в “Хаммер”. Катерине Тимофей Ильич велел:
– Сюда садись, – и показал ей место рядом с собой. Он уже разговаривал по телефону, время от времени меняя плечо, которым прижимал трубку. Руки у него были заняты – одной рукой он держал сигарету, а другой – Катерину. Она чувствовала его тяжелую горячую руку сквозь ткань пальто, и это ее успокаивало.
Дима тоже разговаривал по телефону, а Саша Скворцов все вытирал мокрый лоб.
– Вышла машина, – сообщил Дима, закончив разговаривать. – Минут через двадцать ребят подберут и “Ровер” отбуксируют.
– Вагоны? – спросил Тимофей.
– Вагоны отведут к разъезду, Тимофей Ильич. Все в порядке.
– Все поняли? – переспросил Кольцов, обводя взглядом свою команду. – Никто не стрелял. Не было никакого покушения. В прессу информацию не давать. Это ясно? – он по очереди посмотрел на Катерину и на Скворцова, как гвозди забил. – Ясно?
– Ясно, – пробормотали нестройным хором Солнцева и Скворцов.
– Вот и хорошо. Не мешайте Дудникову работать.
Владимир Дудников был начальник службы безопасности Тимофея Кольцова.
– Он завтра утром прилетит. Точнее, уже сегодня.
Глянув на часы, Катерина с изумлением обнаружила, что с момента прилета в Калининградский аэропорт прошел только час. Ей казалось – лет сорок…
Феодальный замок встречал их теплым сиянием окон сквозь голые ветви парка и электрическим блеском фонарей на подъездной дорожке. Внизу, под обрывом, вздыхало невидимое море. Так же оно вздыхало вчера, позавчера, и десять, и тридцать, и триста лет назад. Морю наплевать на мелкие человеческие страстишки. Его холодные волны с одинаковым равнодушием поглощали и нищих норвежских рыбаков, и могущественных галльских королей.
Морю не было никакого дела до человека по имени Тимофей Кольцов, в которого двадцать минут назад разрядили три автомата.
Может, поэтому Тимофей не пошел к морю, а остался с людьми. Ему хотелось побыть с теми, кто пережил то же, что и он сам. Ужас, мгновенно отдавшийся звоном в ушах и сделавший ватными ноги, и беспомощность слабого и безоружного, застигнутого врасплох перед сильным, коварным, хорошо вооруженным, невидимым противником, – это испытали все.
