Терри Лоренс - Заложник любви
Она скинула свои босоножки и сунула ноги в шлепанцы, не переставая говорить:
— Я знаю, что произойдет. Ник уже там. Папу опять возьмут в заложники. И Поля захватят за компанию. Неужели всех, кого я люблю, должны пересажать под замок?
— Только тех, кого ты любишь!
Конни прижалась к отцу.
— Я пойду с вами!
Поль вертел в руках конверт, который передал им Джордж. Открыв его, он извлек на свет нечто большее, чем простой листок бумаги. Это была карта горных районов, на которой красным карандашом были помечены тропы мятежников.
— Должно быть, Джордж по ошибке сунул карту в этот конверт! — предположил Поль.
— Вряд ли этот человек что-либо сделает по ошибке, — возразила Конни. — Наверное, он хочет, чтобы мы отправились спасать Ника.
— Наверное! Он-то ведь ничем не рискует!
Конни подошла к Полю и положила руку на его плечо:
— Поль, я знаю, что не имею права просить…
— Не плачь и не извиняйся слишком часто, я наслушался этого добра, когда мы еще с тобой были женаты! Ты же знаешь, для тебя я сделаю все!
— Включая то, что ты уже сделал, Поль! Прилетел за тысячи миль, чтобы помочь мне!
— Не береди мне сердце, пожалуйста!
— Так ты поведешь нас в горы?
— И тебя, и твоего отца!
— С этой картой, папиными знаниями местности и твоей выучкой…
— И твоей решительностью. Ты действительно так сильно любишь его?
— После того, как я сверну ему за безрассудство его чертову шею, я выйду за него замуж.
Все понятно. Они убьют его. Ник, придумывая этот план, с самого начала не исключал такой возможности, и вот она оборачивалась явью. Но он не думал, что это произойдет так скоро.
Заявление британского посла, сделанное в обеденное время, было зачитано им самим журналистам и звучало оно очень убедительно, а написано было таким красивым слогом, что Ник готов был подумать, что это он сам его и сочинил, чудом оказавшись на час-другой в посольстве. Заявление четко и ясно определяло позицию правительства Лампуры и британского посольства: никаких переговоров о его освобождении.
Он сидел у коротковолнового радиоприемника в бункере и мысленно благодарил Джорджа за то, что тот хотя бы выбрал подходящее время для заявления Уиткрафта. Конни, наверное, уже была за пределами страны, и если Ник хочет дожить до момента, когда ее самолет коснется взлетно-посадочной полосы аэропорта в Сингапуре, ему надо говорить, и как можно больше.
— Полковник, могу я сказать пару слов?
Полковник, зловеще улыбавшийся на протяжении всей передачи, повернулся в его сторону:
— Последнее слово — традиция!
Ник откашлялся. Свобода, демократия, компромисс. Совсем неважно, о чем он будет говорить, главное, чтобы у них подольше хватило терпения его слушать.
Он принялся разглагольствовать о прошлом и будущем, о благоразумии и терпимости, о Черчилле и второй мировой войне, а также он говорил о Джоне Стюарте Милле.
В бункере было невозможно жарко. Внимание солдат, едва понимавших по-английски, быстро притупилось. Ошарашенный же полковник заполнил всю пепельницу окурками, внимая его речи.
— Ты закончил, англичанин?
О, нет, Ник собирался остановиться только тогда, когда ему это прикажут.
— Я хотел бы сказать еще немного об искусстве компромисса…
— Но сначала дай мне телефонный номер британского посла.
— Могу я спросить, зачем?
— Мы сообщим ему, где можно будет отыскать твое тело, англичанин.
Ник повертел в руке стаканчик, который был уже давно пуст.
— Так вот, относительно искусства компромисса… Я сказал бы не все, если б не…
— Нет, англичанин, ты уже все сказал!
— Тогда я хотел бы написать письмо.
— Кому?
— Женщине, — ответил он после недолгой паузы.
Полковник и солдат, очевидно, лучше других понимавший по-английски, усмехнулись.
Ствол автомата качнулся в его сторону. Ник видел, как с близкого расстояния автоматная очередь перерезает человека надвое. Но его, конечно, отведут подальше от бункера, чтобы расстрелять.
Вечерний воздух был напоен ароматами цветов и запахом гниющей растительности. Его вывели на площадку перед бункером. Солнце освещало раскинувшуюся внизу долину с ее разработанными плантациями коа-поры. С этой высоты плантации напоминали витиеватый лампурский алфавит. Они и были чем-то вроде алфавита. Темные женские фигурки вышли на поле и расположились причудливыми группками. Ник понял, что они передают таким образом знаки, которые мятежники в горах видят и понимают.
— Вот как вы сообщаетесь между собой! — воскликнул Ник. — Не нужны радиопередатчики! Да и ваши сообщения, в отличие от радиограмм, невозможно перехватить! Ловко придумано!
Полковник был явно польщен, но его спокойствие испарилось, когда он прочел по этому хитроумному алфавиту сообщение. Солдаты тоже были возбуждены.
— Что они вам передали?
— Премьер бежал из страны! Если это правда… нет, должно быть, слухи!
Ник попытался воспользоваться настроением полковника:
— Освободив своего знаменитого заложника, вы уже продемонстрировали свою силу, а теперь могли бы освободить и всех остальных своих заложников. Правительство в панике, а вы тем временем позволяете себе освобождать заложников! Это признак силы и скорой победы!
— Все верно! Если мы сейчас ударим, мы свалим это правительство! — полковник его уже не слушал. Отдав приказания, он поспешил в бункер.
Солдаты стали готовиться к наступлению. Двое из них суетились у Ника за спиной.
— Подождите минутку! — попытался убедить их Ник. — Моя смерть сейчас никому не нужна! Война ведь почти закончена!
Ему очень не хотелось войти в историю этого острова последней жертвой долгой гражданской войны. Но от него уже ничего не зависело.
В двадцати ярдах от бункера, там, где начинались заросли джунглей, стоял сарай. Именно в него солдаты впихнули Ника. Они заключили его ноги в кольца с цепями, вцементированными в пол, защелкнули их и, захлопнув дверь, ушли.
— Мы кончим тебя на рассвете, таков приказ полковника, — сказал один из них перед уходом.
Через некоторое время Ник услышал звук удалявшихся в сторону долины моторов.
Он остался один. Ник напряженно вслушивался в тишину. Темнело. В сарае было душно и сыро. Не стоит паниковать, думал Ник, может, все обойдется. Он ослабил узел на галстуке, расстегнул ворот рубашки и полез за носовым платком. Ах, да! Он же отдал его Конни. Конни! Его сердце радостно забилось.
Он вспомнил ее поцелуи. Их было много. Но он особенно помнил первый, у лифта, тесного, дряхлого, громыхающего лифта отеля «Империал». Ник вспомнил и украшенные кованым железом решетки другого лифта, лифта в здании Капитолия. Он вспомнил длинный ряд камер в подвале и Конни в одной из них.
