Денис Воронин - Кровь как лимонад
— Я, конечно, понимаю, что ты — мужчина, живущий один. Я и сама в этом деле не без греха — некогда за порядком следить. Но зубная щетка в чашке с остатками чая в комнате на подоконнике и книжка в обувнице — это перебор. И, главное, что за книжка! Николай Носов, «Незнайка на Луне»!
— А чего? Классическая антиутопия! Джордж Оруэлл отдыхает, — в шутку оправдывался Жека. — А по поводу бардака — некогда убирать. Паутину, вообще, специально на лето оставил, чтобы комары в нее попадали. Фумигатор покупать не нужно. И экологично опять же.
Он выкинул из головы те тяжелые мысли, возникшие у него после встречи с Аббасом, и занимался шашлыком. Пока подготавливал мясо и нанизывал его на блестящие как инструменты хирурга шампура, у Насти зазвонил телефон. Она посмотрела, кто звонит, отошла шагов на десять, но порывы ветра доносили до Жеки обрывки ее агрессивных фраз:
— Да?.. Если ничего срочного… Высотах — смотрим на город и самолеты, жарим мясо… Нет, не на… Тебя видеть… Я вешаю трубку…
— Кто это? — спросил Жека, когда Настя вернулась к мангалу.
— Отец, — ответила девушка.
— Ты с ним не ладишь?
Настя пожала плечами, призналась:
— Не очень… Не хочу об этом говорить, ладно?
— Ладно, тогда давай выпьем.
— Ты все еще с финскими номерами?
— Конечно.
Жека достал из прихваченного из дома рюкзака «Jan Sport» початую бутылку двенадцатилетнего «джеймсона», плеснул на пару пальцев в прозрачные пластиковые стаканы. Сладкий вкус, ореховое послевкусие — будто бы виски разбавили шампунем.
— Приятный, — прокомментировала Настя.
— В самый раз для девочек, — кивнул Жека. — А мне сладковато.
Они пожарили мясо, съели его, капая на сочные, покрытые сверху корочкой куски соусом «табаско», запивали виски и томатным соком, заедали зеленью и черным хлебом. Налили еще, сели на сухую пожелтевшую траву — Настя впереди, Жека сзади, обхватив ее за плечи, так было теплее. Маленькими глотками приговаривали «джеймсон», смотрели на город, пару раз поцеловались.
— Я смотрел прогноз, на следующей неделе похолодает почти до нуля, — заметил Жека, подливая себе.
— Лето красное пропели, — кивнула Настя. — У меня мечта идиота — перезимовать в Европе. Пусть даже не на югах, но чтобы не было каши под ногами и морозов за двадцать, — она поежилась. — Жить в большом городе, не работать, читать книжки, слушать Тома Йорка, Monokle и «Optimistica Orchestra», вкусно есть, выпивать и шляться по концертам и клубам…
— Поехали, — предложил Жека, лихорадочно прикидывая, сколько и у кого он сможет занять.
— Да уж…
Чтобы отвлечь девушку, Жека стал рассказывать про Пулковское дело, когда в 30-х половину астрономов пересажали, объявив их шпионами иностранных разведок и вредителями. Произошло все из-за солнечного затмения, которое в 1936 году можно было наблюдать только на территории СССР. Пулковские астрономы охотно принимали иностранных коллег, даже не подозревая, насколько плачевно закончится все для большинства из них.
— Вот времена были, — покачала головой Настя.
— Думаешь, сейчас сильно лучше?
— Не знаю, — честно ответила девушка. — Думаю, для кого как.
Сзади раздались шаги, и Жека обернулся. На открытое пространство из рощи, через которую была протоптана тропинка к Обсерватории, выбрались двое. Один был в костюме (это вечером-то в субботу, подумал Жека), лет тридцати пяти или около того. Выходя из рощи, он держался впереди. На открытом пространстве немного отступил, пропуская вперед второго. Тому было чуть за пятьдесят, курчавый и почти черноволосый, с мертвой бледности кожей, сильно навеселе.
— Антон? Филипп Юрьевич? — увидела их и резко поднялась на ноги Настя.
— Привет, Настя, — сказал Антон из-за спины Филиппа Юрьевича.
— Долго искали? — поинтересовалась девушка.
— Не очень, — ответил Антон. — Ты же сама сказала, что ты на Пулковских высотах. Проехались по поселку, пригляделись, поспрашивали местных.
— Зачем вы, вообще, приехали?
— Это у Филиппа Юрьевича спроси.
Филипп Юрьевич все это время молча и с неподвижной улыбкой смотрел на Настю. Улыбка эта не понравилась Жеке настолько, что он весь подобрался и приготовился, если что, выдать хук правой, от которого бы обосрался сам Мохаммед Али. Но это на крайний случай, и Жека решил сделать попытку. Он подобрал с травы бутылку «джеймсона» и, плавным движением приподняв ее в руке, спросил:
— Выпить никто не хочет?
— Антону нельзя, он за рулем, — ответила ему Настя. — Это водитель моего отца. А Филиппу Юрьевичу, наверное, хватит… Да он и не пьет с такими как ты.
— Кто он? — спросил Филипп Юрьевич.
— Это мой друг, — сказала Настя. — А ты зачем приехал?
Филипп Юрьевич что-то ответил, но его слова заглушил заходящий на посадку самолет авиакомпании «Norwegian». Принадлежность к скандинавскому лоукостеру выдавали окрашенный в красный цвет нос «боинга» и портрет угрюмого мужчины в зимнем капюшоне на хвосте. Медленно, словно собираясь с последними силами перед приземлением, самолет пролетел почти над их головами.
— Я не расслышала, что ты сказал, — произнесла Настя, обращаясь к отцу.
— Я говорю, что у нас с тобой отношения не очень. Может, пришло время наладить их?
— Что, именно сегодня что-то заклинило у тебя в голове? И ты за этим меня здесь нашел?
— За этим? — повторил Филипп Юрьевич и полез в карман своей расстегнутой куртки классического покроя.
Чуть пошатнувшись, он шагнул к Насте. От него пахнуло водкой.
— Возьми, — сказал он дочери, протягивая к ней свою руку.
— Что это? — спросила та, принимая из его руки несколько разноцветных бумажек. — Деньги?
— Считай, что это твоя премия, — ответил Филипп Юрьевич. — За наше вчерашнее дело. Две с половиной тысячи евро.
Помолчав пару мгновений, Настя спросила:
— Сто тысяч за банковскую операцию? Даже если я была несогласна, что это за детский сад? — Она иронично посмотрела на отца. — Я за это получаю оклад. Если ОБЭП будет проверять и шить уклонение от налогов, то фигурантом все равно пойдешь ты, — Настя махнула рукой. — Да с твоими связями никто к тебе и близко не подойдет. Так что, спасибо, конечно, но премия — это лишнее. Или это добрый по пьяной лавочке папа хочет подкупить гордую дочь?
На лице отца отпечаталось невыразимое страдание. Он отступил на шаг.
— Забери деньги, — попросила его Настя. — Я бы их взяла, когда тебя о них просила, а сейчас мне они не нужны.
— Мне тоже. Они твои. Хочешь — отдай на благотворительность.
Настя, которая до этого выглядела спокойной, словно такие сцены происходили не раз, вдруг разозлилась. Ее ноздри задрожали, губы искривила язвительная усмешка. Глаза сверкали как искры от костра.
