Марина Крамер - Все оттенки желаний
Не умираю, но и не сплю – больно… Утром, кое-как заставив себя встать, собираюсь и бреду в больницу. В приемном отделении стараюсь не попасться на глаза кому-нибудь из хирургов, потому что они сразу передадут Косте, что я здесь. Я не хочу его видеть и не могу.
Гинеколог недоверчиво выслушивает мои бредни на тему «поскользнулась в ванне и ударилась о бортик», качает головой и отходит к стерильному столу, набирая в лоток инструменты. Меня колотит, по всему телу бегают мурашки.
– Дим… мне нельзя новокаин.
– Я помню, – коротко отзывается врач, набирая номер на мобильном и отходя к умывальнику. Журчит вода, Димка о чем-то говорит по телефону и потом обращается ко мне: – Но придется потерпеть – лидокаин только в аэрозоле, другого нет, увы.
О-о-о! Это ужасно… он не обезболивает совершенно, хватает только на пару минут. Ладно…
– Честно скажи – дергаться будешь? – Димка пристраивает лоток на столик и садится на табуретку. – Я без сестры работаю, держать тебя некому. Дернешься – порву еще сильнее.
– Не буду.
Я вцепляюсь в поручни так, что белеют пальцы. В принципе первый прокол иглой терплю нормально, но тут открывается дверь, и в кабинет кто-то входит. Димка поднимает голову и поверх моего колена смотрит на вошедшего:
– Очень кстати! Подмогни-ка нам, а то боюсь, дама занервничает, и я порву ее совсем. А разрыв приличный – шва на четыре потянет.
О господи! Четыре шва… Мне на плечи ложатся руки, и я понимаю, что это Костя – его кольцо на безымянном пальце. Задираю голову – так и есть, Костя в зеленом хирургическом костюме и распахнутом халате. Лицо озабоченное и несчастное какое-то, под глазами круги.
– Уйди… – цежу я сквозь сжатые зубы, но он отрицательно качает головой и крепче прижимает меня к креслу:
– Лежи спокойно, пожалуйста, все потом, потом…
Мне больно, из глаз катятся слезы, ощущение такое, что Димка накладывает не просто пару швов, а зашивает вообще все.
– Все, все уже, – бормочет он, накладывая небольшую салфетку и фиксируя ее пластырем. – Пару дней покоя – понятно? И в пятницу придешь, посмотрим.
Я с трудом сажусь, вытираю глаза, кое-как сползаю с кресла и иду за ширму, даже не взглянув на Костю.
Они о чем-то разговаривают, и я слышу фразу «похоже на изнасилование, но она…», понимаю, что Димка, разумеется, мне не поверил – ну, он же гинеколог с пятнадцатилетним стажем работы! Не смешно даже…
Я выхожу из кабинета и тороплюсь покинуть больницу, но Костя догоняет и тащит за руку в свой кабинет. Заперев дверь, он прижимает меня спиной к стене и начинает целовать, бормоча:
– Заинька… Заинька моя, прости… я совсем с катушек слетел вчера, совсем… Лорка… Лорка моя, прости меня…
У меня пусто и в голове, и на душе, я не хочу прощать, не прощать – ничего не хочу. И видеть его – тоже не хочу. И вообще не хочу его знать больше…
– Отпусти меня, – прошу я тихо.
Его руки бессильно падают вдоль тела, но лбом он все равно упирается мне в плечо:
– Лор…
– Не говори ничего… ты вербально сейчас сделаешь еще хуже, чем вчера сделал физически…
– Прости меня…
– Что ты заладил про прощение… при чем тут это все… я не хочу – понимаешь? Больше ничего не хочу.
Я отталкиваю его, отпираю кабинет, выхожу и как можно скорее покидаю здание больницы.
Дома я ложусь на диван, накрываюсь пледом с головой и пытаюсь уснуть. Болит уже даже не там, где шили, болит гораздо выше и глубже, там, где, наверное, находится душа… Высокопарно немного, но зато правда.
Телефон надрывается, и я решаю сменить номер, просто пойти и купить новую сим-карту. Да, так и сделаю…
Через час я встаю и лезу в Интернет, проверяю почту, и на сервере вдруг выскакивает какая-то ссылка на порногалереи. Из чистого любопытства нажимаю, и первое, что вижу, – себя… Моя черно-белая фотография в наручниках на запястьях высоко поднятых рук…
Ну вот так… Проверяешь почту… А потом находишь свои фотографии на порносайте. А человек обещал, что никогда этого не сделает. Все, что он выкладывал в Интернет раньше, находилось только на специализированных сайтах, посвященных снимкам в стиле фетиш. А вот это – уже удар ниже пояса. Да – лица нет, но я-то знаю, что это я. И тот, кто меня видел в сауне, например, тоже это поймет. И не хватило смелости подписаться каким-то из своих ников – выдумал иностранное имя. Просто здорово! Да потому что трус, как и все. Обалдеть можно… Я никогда не думала, что он такой мстительный и такой… черт, не знаю – подлый, что ли. Вчера одно, сегодня – другое… а завтра что будет? Боюсь представить. Порадуем любителей «клубнички» видеосъемками? Не сомневаюсь, что они есть. И что есть копия с того самого заказа, оплаченного Джером, что ужаснее всего. И вообще – пошло все к такой-то матери! Мне все равно!
И потом имеет наглость звонить и просить – «прости, заинька, я виноват». Конечно – я словила дополнительный кайф, чего там, не скромничай – всю ночь и сегодня все утро, и сейчас еще – такой кайф, куда там вам всем – и тебе, и Джеру, да вообще… Господи, как же я тебя ненавижу сейчас…
И бесконечный вопрос, задаваемый громким шепотом в трубку: «Заинька, тебе очень больно?» Нет – мне не больно. Уже не больно – потому что тебя больше нет.
И это все вместе заставляет меня сказать, наконец-то, стоп-слово, потому что все – красный, красный! Пора заканчивать…
* * *Эсэмэски идут сплошным потоком, прекращаясь только тогда, когда я меняю сим-карту в телефоне. Все в ласковых и нежных словах, все так трогательно – просто ангел… «Заинька, ты так опасно молчишь, что я уже не знаю, что и думать – вдруг что-то случилось?» Ха, да ничего, дорогой, ты о чем? Подумаешь, беда какая! Тоже мне – причина для грусти…
Меня это страшно злит и раздражает, неужели человек действительно не понимает, что сделал?
Я сижу за ноутбуком и изливаю душу в аське. Все-таки есть преимущество в таком общении – не видишь человека, и от этого намного легче ему все рассказывать. Гелла совершенно серьезно сказала, что нужно выкинуть все из головы. Ну, она профи, она не такое еще видела… Как умудрилась рассудок сохранить, я не представляю…
Меня пугает приближение ночи, вернее, момент, когда в квартире станет тихо. В такое время у меня часто случаются приступы паники, именно поэтому я засыпаю всегда под работающий телевизор.
Я боюсь думать об этом – даже не знаю почему, но мне так страшно… Черт, ну почему все так? Почему один идиотский поступок способен свести на нет все, что с любовью строилось столько лет? Кто бы ответил…
Ночью, испугавшись темноты и тишины в квартире, я достаю телефон и звоню Джеру. У него тоже ночь, он спал, но ответил после третьего гудка:
