Элисон Уэйр - Опасное наследство
— Ах, как вы жестоки, моя прекрасная леди! — Однако гримаса отчаяния на лице юноши явно была притворной. Он подтрунивал над ней.
— И я, по-вашему, всего лишь блаженная слепота? — кокетливо поинтересовалась Кейт.
— Пожалуйста, не забывайте, что я еще говорил и о сладком сне. О том, что я не нахожу забвенья! — Линкольн наклонил голову и многозначительно посмотрел на нее. Девушка почувствовала, как запылали ее щеки. — Беседовать с вами — необыкновенное удовольствие. Но, кажется, придется отложить это до другого случая, — пробормотал Джон.
Кейт оглянулась и увидела, что король собирается покинуть пир. Королева Анна, казалось, была готова вот-вот свалиться с ног от усталости, но тем не менее она отважно стояла рядом со своим господином, благосклонно принимая поздравления знатных гостей. Наконец громко зазвучали фанфары — теперь королевская чета могла удалиться в свои покои. Кейт неохотно простилась с красавцем-графом, который изысканно поклонился и так страстно пожелал ей спокойной ночи, что девушка снова вспыхнула.
Когда этот необыкновенно веселый и восхитительный день закончился и Кейт, мыслями остававшаяся с Джоном, прижала кружащуюся голову к подушке, ей вдруг показалось, что кого-то на сегодняшней церемонии не хватало. В предпраздничной суете она почти совсем забыла о мальчике — ведь это его должны были короновать. Как он чувствовал себя, бедняга, запертый в Тауэре вместе с братом, зная, что коронация прошла без него? Что должен чувствовать человек, лишенный короны, которая, как он думал, принадлежала ему по праву рождения, и внезапно низведенный до положения бастарда?
Кейт сама была незаконнорожденной, но никогда не чувствовала себя ущемленной. Ее брат, Джон Глостер, тоже незаконнорожденный, не только присутствовал на коронации, но и был посвящен отцом в рыцари. И Кейт показалось не совсем справедливым, что ее лишенные наследства кузены, пребывающие сейчас в Тауэре, равно как и их несчастные сестры, скрывающиеся в убежище, оказались забытыми и не присутствовали на этом великом событии. И поэтому, прежде чем уснуть, она в душе вознесла Господу молитву за всех них.
Катерина
Август — октябрь 1553 года; монастырь Шин, Уайтхолл-Палас и Вестминстерское аббатство
Королеву Марию лондонцы встречали с невиданным воодушевлением. Слово свое она сдержала, и моего отца освободили после трехдневного заключения в Тауэре. Нортумберленд, который, чтобы спасти свою шкуру, переметнулся в католичество, кончил жизнь на плахе.
Вскоре после этого родители начали обсуждать возможное замужество новой королевы.
— Она должна выйти замуж, — говорит мать. — Женщина не может править страной в одиночестве.
— Ты бы смогла, дорогая, — иронически замечает отец. Он в последние дни ничем не интересуется, не знает, как себя занять, и тщетно ждет вызова в суд. Его мучит, что Мария простила за поддержку Джейн всех членов Тайного совета, кроме него.
— Она должна родить наследника, — не сдается мама, — хотя, думаю, в тридцать семь лет ей это будет весьма затруднительно.
Моя младшая сестренка Мэри играет на ковре с котятами. Один котенок забрался ко мне на колени и дерет вышивку на платье. Выбранив озорника, я опускаю его на пол, где котенка подхватывает Мэри.
— Осторожно! — говорю я ей. — Смотри, как бы он тебя не поцарапал.
Как жаль, что Мэри дурнушка. Симпатичное личико послужило бы ей хоть какой-то компенсацией за горб и маленький рост. Но зато ум у моей сестренки живой и любознательный.
— А что случится, если у королевы не будет наследника? — спрашивает она своим тонким детским голоском.
— Тогда после ее смерти нами будет править принцесса Елизавета, — отвечает миледи.
Ни Мэри, ни я никогда не видели принцессу Елизавету, но мы обе знаем, что, хотя король Генрих VIII и объявил дочь незаконнорожденной, казнив ее мать Анну Болейн по обвинению в супружеской неверности, она тем не менее следующая в очереди на трон. Это право ее закреплено в Акте о престолонаследии, который пытались изменить таким образом, чтобы Джейн могла стать законной королевой. Еще мы знаем, что Елизавета очень умная и образованная молодая леди и народ ее любит. Мы слышали, как восторженно встречали Елизавету, когда она въезжала в Лондон рядом с королевой Марией, которая вступала в права владения своей столицей.
— Не думаю, что подобная перспектива обрадует ее величество, — заявляет милорд. — Потому что Елизавета — протестантка, хотя, да позволено будет мне сказать, она теперь, когда восстановили мессу, вполне может поменять свою веру.
— Да, но королева объявила, что не будет преследовать никого за религиозные убеждения, — напоминает ему мать.
— Да-да, это все так, потому что, заметь, я никогда, ни при каком раскладе, не стану католиком. Никогда! Но как, по-твоему, останется ли Мария такой же терпимой, если выйдет замуж за принца Филиппа Испанского?
Миледи пожимает плечами:
— Сомневаюсь, что подобное возможно, — ведь этот брак будет стоить ей народной любви. Испанец в роли английского короля? К тому же фанатичный католик, ярый сторонник инквизиции? Нет уж, лучше Марии поискать супруга где-нибудь поближе к дому!
— И спровоцировать войну кланов при дворе?
— Так за кого же, интересно, ей тогда выходить замуж? — саркастически осведомляется мать.
Я оставляю их пикироваться и ухожу в сад. От разговоров о замужестве я загрустила. Свежий ветерок, так ласково обдувающий мое лицо, невольно напоминает о том, что я потеряла. Я так и не получила ни одного словечка, ни одного знака от Гарри, и на сердце у меня камень.
Я окунаю пальцы в чистую воду фонтана и вглядываюсь в воду. Оттуда на меня смотрит слегка покрытое рябью отражение — стройная печальная девушка в желтом платье, светлые волосы лежат на плечах, а голубые глаза полны слез. Ах, мой Гарри, где ты? Чем занят сейчас? Вспоминаешь ли обо мне с такой же болью, с какой я вспоминаю о тебе? Вспоминаешь ли ты обо мне вообще?
Нет ничего тягостнее неизвестности. А если ты не в силах никак изменить ситуацию — это еще хуже. Если бы я могла получить от милого хоть какой-нибудь намек на то, что он любит меня, я бы забыла обо всем на свете и умерла счастливая. Чем я заслужила такую муку? Неужели только тем, что в жилах моих течет королевская кровь?
Я иду по парку, лелея свою печаль, и вдруг вижу, что навстречу мне скачет курьер в ливрее Тюдоров. Он приветствует меня и скачет дальше. Я внезапно чувствую волнение. Что может означать прибытие этого курьера?
Меня приглашают ко двору, где назначат на высокую должность королевской фрейлины внутренних покоев! Я не могу поверить в собственную удачу, потому что это следующий по важности после камер-фрейлины пост, который может получить женщина. Но и это еще не все: ее величество в своем щедром прощении не только проявила милосердие, но и оказалась совершенно незлопамятной — она сообщает, что примет ко двору также и моих родителей. Мы должны явиться как можно скорее, а кроме того, присутствовать на коронации, назначенной на октябрь.
Я готова прыгать от радости, вспомнив, что сказала мне мать по возвращении в Шин: если станет известно, что королева благосклонна ко мне, Пембрук может изменить свое решение о расторжении нашего с Гарри брака.
Мама, чье настроение заметно улучшилось, демонстрирует обычные свои предприимчивость и честолюбие, готовя меня к дебюту при дворе. По приказу и в соответствии с даром королевы на коронации я должна быть в платье алого бархата, а потому меня заворачивают в длинные ярды этой материи, прихватывают ее булавками, а потом портной начинает колдовать. И вот платье готово — я с изумлением разглядываю себя в зеркале, поражаясь плотно обхватывающему мое тело корсажу с прямым воротником, пышным складкам юбки с длинным шлейфом, расшитой золотом сорочке и рюшам на шее, великолепным нарукавникам из парчовой ткани и роскошному, в тон платью, кертлу. У меня появилось еще с десяток новых модных платьев — цвета свежей листвы, белое, бежевое, желтое, горчичное, черное с серебром, каштановое, розовое и кремовое. Все они сшиты из бархата и дамаста, украшены жемчугом и разнообразными вышивками и, главное, очень мне к лицу. Я молю Бога о том, чтобы Гарри увидел меня в одном из этих нарядов!
А уж сколько у меня теперь всевозможных кертлов, накидок, нижних юбок, арселе, вуалей, шарфов, украшенных драгоценными камнями поясов, а также подвесок, брошей и колец! Неудивительно, что отец постоянно ворчит: мол, моя экипировка стоит немыслимых денег. Однако мать настаивает: я должна появиться при дворе в одеянии, соответствующем моему положению.
Среди этой суеты я изредка чувствую уколы совести, вспоминая Джейн: ведь она должна была бы явиться ко двору вместе со мной, а вместо этого томится в Тауэре. Хотя, с грустью думаю я, наверняка моя старшая сестренка на эти шикарные одеяния и не взглянула бы. Но если бы можно было вернуть ее в семью, мое счастье стало бы полным. И я продолжаю каждый день молиться об этом.
