Светлана Демидова - Рубиновая верность
Назаренко довольно нежно погладил меня по волосам и сказал:
– Брось, Ритуля! Ничего же не случилось. Все как всегда. Мне Лариска совершенно не нравится… Доска доской, ни тебе груди, ничего…
Идиот! Невоспитанный болван! Ну разве можно так разговаривать с женщиной?! С сожительницей! Какая мне разница, какая у Лариски грудь, если почти полное ее отсутствие на женском теле совершенно не помешало Илье… Да что там говорить…
После делового (то есть нужного для дела) секса с Измайловой Назаренко подарил мне ярко-красную «Ауди», и я закрыла глаза на то, что видела, и даже ни разу не подала вида Лариске, что готова перегрызть ей горло. Сама Лариска долго смотрела на меня глазами нашкодившей кошки, а потом вдруг осмелела и стала клеиться к Назаренко на виду не только у почтенной публики, но и своего мужа Димки. На одной из вечеринок Измайлов пригласил меня на танец и, едва я положила ему руки на плечи, спросил:
– Как думаешь, что все это значит?
– Что именно?
– Будто не видишь, что происходит с Лариской!
– Мне нет дела до твоей жены!
– Врешь! Я же вижу, что ты готова ее прирезать! – проявил необыкновенную прозорливость Димка.
– Ты прав: мне не нравится, что она липнет к Назаренко, но я знаю, что у нее ничего не получится.
– Зато может получиться у Назаренко.
– В смысле? – похолодела я. Одно дело, когда мы что-то обсуждаем и до чего-то договариваемся с Ильей, и совсем другое, когда это делается уже достоянием общественности.
– А в том смысле, что он может тебя бросить, если Лариска кое-что ему пообещает, – заявил Измайлов и внимательно проследил за моей реакцией.
Я постаралась держать себя в руках, но мои руки на его плечах дрогнули. Димке реакция понравилась, и он сказал:
– Предлагаю нам с тобой заняться тем же самым.
– Чем?
– Ну… мы можем, например, поцеловаться на виду у Назаренко.
– Зачем? – испугалась я.
– В качестве эксперимента.
– Это опасно.
– Опасно, – согласился Измайлов, – но я не собираюсь ждать, когда моя жена наставит мне рога, а Илюхе принесет на блюдечке то, что он очень хочет получить. Тебе ждать тоже не советую. У Назаренко, конечно, тяжелый кулак, но, честно скажу, Рита: лучше быть битыми, нежели выброшенными за ненадобностью.
Димка рассуждал практически так же, как и я сама, а потому мы с ним выбрали удобный момент и слились в поцелуе. Сразу скажу, мы были биты оба. Измайлов получил свое прямо на вечеринке. Их с Назаренко еле растащили. Истошный крик Лариски еще долго стоял у меня в ушах. Мне Илья отвесил звонкую пощечину дома, когда я попыталась промямлить что-то вроде: «Как ты, так и я».
– Мы уже один раз, кажется, договорились, кто здесь кто и у кого какие права! – гремел он, как мне казалось, на весь «Изумрудный город». – Повторяю! Я буду спать, с кем хочу и когда захочу! Хочу – для дела, хочу – для тела! А тебе, если ты собираешься остаться со мной, нельзя! Понятно?! Ты моя – и все! Как вот эти камешки, что блестят у тебя в ушках! Как твои тряпки и красная машина! Здесь все мое! Я все это заработал! И тебя я уже давно заработал! За все заплачено: и за твои ласки, и за поцелуи! Это ты мне должна, понятно?!! И если я еще раз увижу тебя с Измайловым или с кем-то другим – убью! Не сомневайся!
Я и не сомневалась. Но чувствовать себя вещью, даже такой дорогой, как красная «Ауди», не очень приятно. Я вынула из ушей бриллианты, засунула их в нагрудный карман пиджака Назаренко и тихо спросила:
– Сколько времени я должна еще отрабатывать поцелуями и ласками, чтобы с тобой расплатиться до конца?
– Да у тебя всей жизни не хватит! – рявкнул он.
– Неужели же я такая дешевка, Илюшенька? Неужели эти камешки, что лежат у тебя в кармане и вот в этой коробчонке… – я смахнула рукой на пол шкатулку с украшениями, и золотые вещицы разлетелись по всей комнате, – дороже, чем… моя любовь?
У Назаренко побелели губы. Он поднял ногу и резко опустил ее на изысканную серьгу с голубым сапфиром, подкатившуюся прямо к нему. Под его башмаком хрупнуло, и крупный сапфир пулей ударился о зеркало шкафа. На пол посыпались блестящие осколки.
– Я могу уйти? – спросила я. – Или судебные приставы вернут меня сюда для отработки долга?!
– Рита… – прошептал Назаренко. – Не доводи до греха…
– А ты не раздумывай долго, Илюшка! Сразу убей – и все дела! И валяй к Лариске за акциями! А убийство можно на Измайлова списать. Это, мол, он от ревности! Дарю идею! Пользуйся, любимый!
Я думала, что Назаренко действительно убьет меня, но не боялась этого. Все рушилось, и собственная смерть тогда казалась мне неплохим выходом из создавшейся ситуации. Но Илья вдруг отвернулся от меня и бросил из-за спины:
– Уходи… Убирайся! Живо! И чтобы я никогда больше тебя не видел!
Я молча кивнула головой, будто он мог видеть затылком мой кивок, и вышла из комнаты. Из назаренковской квартиры я не взяла ничего. В сумке лежало небольшое количество денег. Они, конечно, тоже принадлежали Назаренко, но я решила, что могу ими пользоваться то время, пока не найду работу. Потом отдам. Пришлю переводом. Пусть подавится.
Работу я нашла довольно быстро. В соседнем книжном магазине срочно требовался продавец, и меня взяли, несмотря на то что я не имела никакого образования, кроме средней школы. Заведующей понравилась моя грамотная речь и то, что в литературе я разбираюсь. Еще бы! Я всегда много читала. Назаренко даже удивлялся тому, что я отдыхала за книгой. Ему же стоило прочитать всего полстраницы, чтобы затихнуть в здоровом глубоком сне.
К новой, вернее, к старой жизни я привыкала с трудом. Я уже забыла о том, что нужно себе во многом отказывать, потому что на все, что хочется, не хватает денег. Первую же получку промотала в три дня, и оставшееся до нового денежного поступления время сидела на дешевой темной вермишели и чайных пакетиках самого отвратительного вкуса. Разболевшийся зуб пришлось пломбировать в захудалой стоматологии без всякой анестезии да еще и в порядке живой очереди длиною чуть ли ни с Невский проспект.
Вся моя одежда, пылившаяся в шкафу, вышла из моды за то время, пока я носила туалеты от самых известных портных города на Неве. На работу в магазин я надевала строгий костюм стального цвета, который хоть как-то можно было приспособить к новому времени, и безликие туфли-лодочки. С третьей получки я надеялась купить себе на вещевом рынке джинсы и какой-нибудь дешевенький джемперок, поскольку к темной вермишели как-то уже притерпелась.
В день той самой получки, когда я вернулась домой с новыми джинсами и примеряла их у зеркала, раздался звонок в дверь. Я даже не могла предположить, кто бы это решился ко мне зайти. Никаких старых знакомств я не возобновляла: грустно рассказывать, что оказалась вновь у разбитого корыта. Меня прохватил озноб, когда в дверях я увидела Назаренко. Он грубо отодвинул меня с дороги и прошел в квартиру. Захлопнув дверь, я не без труда нашла в себе силы спросить:
